А.А. Кокошин. Война и военное искусство: политологическое и социологическое измерения

Две исторические даты лета 2014 г. - 100-летие начала Первой мировой войны и 75-летие начала Второй мировой - вновь привлекли внимание к фундаментальным, политическим, социальным и экономическим проблемам, связанным с ролью войн в жизни общества. Юбилеи крупнейших войн прошлого наложились на ряд вооруженных конфликтов настоящего, один из которых - на Украине - самым непосредственным образом затрагивает интересы России.

В силу ряда исторических причин в отечественной научной мысли между поли­тологическими и социологическими исследованиями, с одной стороны, и исследова­ниями по военно-научной проблематике - с другой, все еще присутствуют довольно значительные "разделительные барьеры" [Даниленко, 2003: 15]. В наши дни совер­шенно обоснованно ставится вопрос о том, что военная наука "должна вбирать в себя достижения различных отраслей знания" [Выступление министра обороны, 2004]; но "разделительные барьеры" между военной наукой и политолого-социологическим знанием по-прежнему остаются.

 

Традиционно военная наука в нашей стране определяется как система знаний о законах и военно-стратегическом характере войны, строительстве и подготовке Вооруженных сил (ВС) и страны к войне и способах ведения вооруженной борьбы. Основным предметом военной науки является вооруженная борьба в войне. Ученые, работающие в военно-научной сфере, исследуют характер и закономерности воору­женной борьбы, способы ее подготовки и ведения в стратегическом, оперативном и тактическом масштабах. Военная наука также включает в себя разработки по со­ставу, организации и техническому оснащению ВС [Басов, Бондаренко, Волкогонов, 1987: 261-265; Гареев, 1994: 130-134]. При этом ряд видных военных специалистов отмечают высокую степень неопределенности относительно того, что понимать под предметом и объектами исследования военной науки в современных условиях [Га­реев, 2013]. В связи с этой неопределенностью небезосновательно поднимается во­прос о том, что отечественная военная наука переживает кризис [Белоконев, 2002; Васильев, 2013]. В ряде случаев отмечается, что этот кризис носит международный (глобальный) характер [Даниленко, 2008: 23].

Наличие таких фундаментальных проблем сказывается не только на теоретиче­ских, но и на практических аспектах обеспечения национальной безопасности России в ее военном измерении. Роль военной силы в мировой политике, в политической деятельности многих государств и определенной части негосударственных акторов не только не сокращается, а имеет тенденцию к росту. При этом характер войн и вооруженных конфликтов претерпевает значительные изменения - как по их со­циальным и политическим обстоятельствам, так и по формам и способам ведения вооруженной борьбы. И если говорить о практической деятельности вооруженных сил многих государств, то в ней значительное место играет их небоевое применение, а также их боевое применение в условиях, когда официально вооруженный конфликт войной не считается. Применение военной силы в тех или иных ситуациях приобре­тает все более многоликий и многомерный характер, которому присущи как прямые, так и косвенные способы ее использования. Широкое распространение получило то, что именуют "гибридными войнами".

В мировой политике сохраняется значительная роль ядерного оружия, хотя и не в том виде, как это было на пике "холодной войны" в конце 1950-х - начале 1960-х гг. или в первой половине 1980-х гг. Нет никаких признаков того, что в реальной политико-военной и военно-стратегической деятельности государств, обладающих ядерным оружием, в обозримой перспективе произойдет отказ от ядерного сдержи­вания, которое имеет не только оперативно-стратегическое и военно-техническое, но и политическое и политико-психологическое измерения.

Продолжает возрастать многоплановость военного дела, значимость в нем адек­ватно выстроенной системы управления со всеми прямыми и обратными связями. Увеличивается роль сложнейших технических и человеко-машинных систем, высоких технологий, особенно информационно-коммуникационных средств. Но при этом все более рельефным становится и влияние социальных, политических, экономических, культурных, этнических, религиозных факторов при использовании военной силы. Это, к сожалению, часто упускают из виду многие авторитетные военные специали­сты, те, кто предпочитает оперировать традиционными представлениями о военной науке.

В соответствии с аксиоматической формулой К. Клаузевица, война есть прежде всего продолжение политики насильственными средствами [Клаузевиц, 1937: 34, 54]. Война есть продолжение политики как внешней, так и внутренней; она является ре­зультатом их теснейшего взаимодействия.

Война - это крайний вид насилия, который при применении ядерного оружия и других видов оружия массового поражения (в первую очередь биологического) может привести к гибели сотен миллионов и даже миллиардов людей.

Война-это и особое состояние государства и общества в конкретных странах, во­влеченных в войну, - в политическом, социальном, экономическом, информационно-коммуникационном отношениях. Ряд авторов утверждает, что война захватывает все сферы жизни общества. Однако во многих случаях маломасштабные ограниченные войны, не требующие крупных контингентов войск, использования резервистов, могут и не иметь столь всеохватывающего характера.

Вся сложность мотивов войны может быть выявлена только на основе соответ­ствующих политологических и социологических исследований. Политико-военное и военно-стратегическое планирование требует анализа расстановки политических сил, интересов различных политических группировок в той или иной стране, движе­ний, различных концепций и идей по вопросам войны и мира, которые могут оказать влияние на лиц, принимающих государственные решения. Необходим также полно­масштабный анализ и учет общественного мнения - как в странах-"оппонентах", так и в собственной стране.

Наряду с изучением войны как продолжения политики насильственными сред­ствами (с непрекращающимся воздействием политики в ходе военных действий) войну необходимо рассматривать как специфическое положение дел в системе мировой политики или в той или иной ее подсистеме (прежде всего речь идет о ре­гиональных подсистемах этой системы). П. Сорокин обоснованно определял войну как разрыв "организованных взаимоотношений между государствами". Он подчерки­вает, что такой разрыв, или "нарушение существующего межгосударственного рав­новесия", является "абсолютно необходимым условием возможности любой войны" [Сорокин, 2000: 657].

Новое равновесие в системе мировой политики XXI в. может возникнуть за счет возвышения КНР, превращения Китая во "вторую сверхдержаву" (что может произойти с весьма высокой степенью вероятности). На пути к этому равновесию возможны опаснейшие конфликты между КНР, с одной стороны, и США и их союз­никами - с другой - с ростом политической и военной активности КНР на мировой арене, с возрастанием китайского военного, научно-технического и экономического потенциала. В обозримой перспективе можно с высокой степенью вероятности на­блюдать рост уверенности в своих силах Пекина и его соответствующее поведение, в том числе в политико-военной и военно-стратегической областях [Yan Xuetong, 2014].

После завершения Второй мировой войны речь идет в первую очередь об огра­ниченных войнах с различными типами ограниченных политических целей и с серь­езными ограничениями на масштабы и характер применения военной силы. В целом ряде случаев такие войны могут приобретать и довольно значительный масштаб по используемым силам и средствам.

Ограничения связаны с наличием ощутимого ядерного фактора в мировой по­литике (прежде всего во взаимоотношениях Россия-США, США-КНР, КНР-Индия), растущей взаимозависимостью государств в финансово-экономической сфере, памя­тью о двух разрушительных мировых войнах, определенной ролью международного общественного мнения и общественного мнения в конкретных странах, затронутых военными действиями, и др.

О смысле и содержании победы в современной войне. Одним из важных для изучения в рамках политологии должен быть вопрос о смысле и содержании победы в войне с соответствующим вербальным оформлением понятия "победа" [Кокошин и др., 1991; Кокошин, 2004]. Ибо победа определяется не только (а часто и не столько) результатами, достигнутыми на поле боя, сколько переговорами по послевоенному урегулированию, политическими договоренностями. Искусство дипломатии может, в частности, существенно снизить политический ущерб от военного поражения, поне­сенного государством в войне. Неудача на политико-дипломатическом фронте может существенно ослабить результаты успешных военных действий. Недоучет, тем более игнорирование социальных, социокультурных, политических, исторических особенно­стей могут привести к тому, что военная победа будет означать политическое пораже­ние. Так, например, серия побед России над Турцией в 1853 г., самая яркая из которых была одержана П.С. Нахимовым при Синопе, привела сначала к дипломатической изоляции нашей страны, а затем к созданию против нее коалиции сильнейших евро­пейских держав, что привело в итоге к весьма невыгодному для России Парижскому миру 1856 г., перечеркнувшему результаты не только успешной кампании 1853 г., но и предыдущих русско-турецких войн, лишив нашу страну права иметь флот и крепости на Чёрном море.

Нередки случаи и весьма нечеткого формулирования политических целей госу­дарственными руководителями (не говоря уже о слабой увязке политических целей войны с целями конкретных операций вооруженных сил), декларирования их в самом общем виде, в том числе в виде тех или иных идеологем.

Развязанная США и Великобританией война в Ираке 2003 г. - яркий пример не­адекватного анализа социально-политических, этнокультурных, конфессиональных, социально-психологических характеристик иракского народа, а также воздействия идеологем, разработанных в США влиятельной группой "неоконсерваторов" [Коко-шин, 2004]. В Вашингтоне и Лондоне неверно было определено и реальное положе­ние Ирака в ближневосточной подсистеме мировой политики - в том числе с учетом фактора Ирана - одной из наиболее значимых региональных держав современной системы мировой политики.

Политические цели и задачи для военной стратегии должны ставиться с учетом глубокого и многомерного политологического и социологического анализа. Полито­логия и социология дают возможность учесть большое число факторов, в том числе положение дел в системе мировой политики, в ее подсистемах, оценить социально-психологическую обстановку в собственной стране, в стране-противнике, у союзни­ков и тех, кто окажется нейтральным. Только полномасштабный и точный учет этих факторов дает возможность трансформировать результаты применения вооруженно­го насилия (в т.ч. на поле боя) в такой политический результат, который можно было бы считать политической победой.

В современных условиях остро стоит проблема постоянного политического управ­ления войной (вооруженным конфликтом), военными действиями - причем не только на уровне военной стратегии, но и на уровне оперативного искусства (оператики) и даже тактики.

Военная стратегия призвана решать определенные внешнеполитические зада­чи; она может воздействовать не только на процессы, но и на структуру системы мировой политики. В силу этого она воздействует самым прямым образом на меж­государственные отношения, на мировую политику. Поэтому цели и задачи войны, любого другого применения военной силы можно определять в терминах тех или иных изменений в системе межгосударственных отношений, их можно увидеть через приз­му изменений в политике, государственном или политическом устройстве, обществе в целом, том или ином субъекте мировой политики. Представляется, что именно в такой системе координат должен рассматриваться вопрос о смысле понятия "победа в войне".

Военная стратегия в прошлом и настоящем. Победа с необходимыми политиче­скими результатами достигается не только собственно боями. Стратегия - не только теория и практика ведения боевых действий. Это и теория, и практика подготовки к ведению войны, включая выстраивание оптимальной для данной страны и данных исторических условий системы стратегического управления (руководства).

Военная стратегия должна предусматривать и небоевое применение вооруженных сил для достижения определенных политических целей. Это в том числе разные виды демонстрации силы, демонстрации готовности ее применить - искусство "стратегиче­ского жеста", воздействующего на принятие политических решений противостоящим "оппонентом". К числу таких жестов можно отнести проведение учений (особенно в определенные моменты нарастания международной напряженности), проведение учебных и учебно-боевых запусков баллистических ракет большой дальности, по­леты стратегических бомбардировщиков в тех или иных районах, направление бое­вых и вспомогательных кораблей военно-морских сил в различные акватории и др. (для проведения учений и "демонстрации флага"). В отечественной военной теории эти вопросы проработаны явно недостаточно; нет соответствующей типологизации таких действий, нет их должного ранжирования, выстраивания в соответствующую "лестницу эскалации" конфликта, который в определенный момент может перерасти в опасный политико-военный кризис. Мало пока такими вопросами занимаются и уче­ные-политологи.

Научная составляющая военной стратегии имеет устойчивую тенденцию к ро­сту на протяжении по крайней мере двух последних столетий. Это происходит за счет того, что реализация военной стратегии, проведение операции "все больше приобретает характер реализации заранее разработанных вариантов действий" [Гареев, 2008].

Военная стратегия приобретает все более политизированный характер благода­ря свойству, которое может показаться парадоксальным на первый взгляд, - она не только служит войне, но и может являться средством поддержания мира. Военная стратегия во многих странах призвана обеспечивать во все большей степени пред­отвращение войны, сдерживание потенциального агрессора от применения военной силы. Сдерживание становится все более сложным и изощренным по сравнению с периодом холодной войны, когда оно было основано на страхе "взаимного гарантиро­ванного уничтожения". Стратегическое сдерживание включает в себя как ядерное, так и неядерное. Последнее может обеспечиваться угрозой вторжения на территорию оппонента, нанесения ударов по его различным объектам, в том числе высокоточным дальнобойным оружием в неядерном оснащении [Потапов, 2013: 178-180; Кокошин, 2014: 195]. Задача сдерживания решается не только собственно военными средства­ми. Оно обеспечивается политическими, дипломатическими акциями, действиями в информационном пространстве, экономическими мерами, действиями в киберпро-странстве и др., направленными на то, чтобы убедить потенциального агрессора от­казаться от своих планов и намерений.

Военные стратегии противостоящих сторон в современных условиях могут иметь не только конфликтные компоненты, но и компоненты кооперационные. Это отно­сится прежде всего к ядерным державам, война между которыми может иметь ка­тастрофические последствия. В силу этого ядерные державы обязаны заботиться о поддержании стратегической стабильности, что в определенной мере может осу­ществляться на кооперационной основе. Путь к осознанию проблем обеспечения стратегической стабильности в советско-американских отношениях был сложным, он пролегал через целый ряд опаснейших кризисов и конфликтов, чреватых войной с разрушительнейшим применением ядерного оружия. Самым опасным среди них был Карибский кризис 1962 г., который справедливо остается предметом изучения ученых и специалистов - особенно с политологической и политико-психологической точек зрения [Есин, 2013: 68-90; Трунов, 2013: 44-56]. Следует иметь в виду, что такие увеличивающие свою роль в мировой политике и экономике ядерные державы, как Китай и Индия, не обладают тем опытом ядерных конфликтов, который к 1970-м гг. приобрели СССР и США.

При всем значении кооперационных моментов в обеспечении стратегической стабильности центральным для решения этой задачи на всю обозримую перспективу остается взаимное ядерное сдерживание (сдерживание посредством устрашения) [Веселов, 2010: 71].

Военная стратегия реально формируется не только в соответствии с рационально определенными внешнеполитическими целями и задачами на основе четко и одно­значно определенных национальных интересов, оценки угроз и вызовов безопасности; она во многом формируется в результате сложной комбинации внутренних полити­ческих, социальных и экономических факторов, к которым нередко добавляются и иррациональные мотивы. "Социологический путь", по выражению Р. Арона, изучения политико-военных проблем предполагает учет и иррациональных факторов, а не только лишь "рациональных элементов" [Арон, 2000: 52].

Значительная часть внутренних факторов, воздействующих на принятие решений по вопросам войны и мира, является предметом политической социологии. Полити­ческая социология призвана определять в том числе и место в общественном со­знании военных угроз среди всего спектра угроз национальной безопасности страны [Горшков, 2011:563-581].

Из всех трех видов военного искусства (стратегия, оперативное искусство, так­тика) социологические и политологические аспекты в наибольшей степени выражены в военной стратегии. Нельзя не вспомнить, что выдающийся отечественный историк и военный теоретик А.А. Свечин еще в 1920-е гг. отнес военную стратегию к сфере социологии - "теория стратегии является отраслью социологии, а не точных наук" (цит. по: [Кокошин, 2013: 128]).

К сожалению, положение Свечина о том, что теория стратегии является ча­стью социологии, не получило развития. В приведенных в начале данной статьи определениях военная стратегия, являясь предметом военной науки, в значитель­ной мере отчуждена от социологии и политологии. Одной из причин этого было то, что развитие социологии в СССР по известным идеологическим причинам было прервано на несколько десятилетий, вплоть до начала 1960-х гг. Возрожде­ние социологии в нашей стране встретило ожесточенное сопротивление многих философов. Социология объявлялась философской наукой, а конкретные иссле­дования считались несовместимыми со спецификой философского знания и вы­водились за пределы социологического знания. Известно, что социология была объявлена лженаукой, враждебной марксизму-ленинизму [Осипов, Москвичев, 2008: 77-79].

Советские военные теоретики и в 1980-е гг. отмечали, что "особая роль в раз­витии учения о войне и армии принадлежит марксистско-ленинской философии, и прежде всего - историческому материализму". При этом отмечалось, что "философия ставит и решает наиболее общие, коренные проблемы, имеющие мировоззренческое и методологическое значение" [Марксистско-ленинское... 1984: 10]. Роль социологии (тем более политологии, которой повезло еще меньше, чем социологии) при этом практически не упоминалась, хотя социологии в этот период в СССР уже не отказы­вали в праве на существование.

Во второй половине 1930-х гг. в СССР практически прекратилось и изучение военной стратегии. Считалось, что это вопрос высшего политического руководства страны, к которому не должны обращаться ни исследователи, ни военное командо­вание [Золотарев, 2000: 317]. На деле же высшее партийно-государственное руко­водство СССР вопросами военной стратегии перед Великой Отечественной войной не занималось. Для нашей страны это обернулось дополнительными колоссальны­ми потерями в этой войне, тем, что Советский Союз в ее ходе дважды оказался (в 1941 ив 1942 гг.) на грани катастрофы.

В настоящее время имеется немало свидетельств того, что и в послевоенные годы советские военные руководители далеко не в полном необходимом объеме за­нимались вопросами военной стратегии. Исключение составляли вопросы примене­ния стратегических ядерных вооружений (начиная с конца 1960-х гг.).

Среды ведения вооруженной борьбы. Современная война охватывает не толь­ко традиционные пространства - земля, воздушное пространство, море, но она каса­ется и космоса. Первым вооруженным конфликтом, в котором космические средства сыграли существенную роль, стала война в Персидском заливе 1991 г. Космическое пространство еще не было местом размещения ударных средств, но в нем расположе­но большое число объектов, оказывающих все возрастающее воздействие на ведение боевых действий в других средах (спутники связи, навигации, разведки, целеуказания и др.).

До сих пор гонку вооружений в космосе удается предотвратить. Это является следствием общего понимания того, что такая гонка принесла бы огромный ущерб всем основным акторам системы мировой политики. Вопреки многим предсказани­ям (а речь об этом идет, по крайней мере с конца 1950-х гг., с начала "космической эры"), пока не выведены на орбиты ударные средства "космос-земля". Но это может произойти в тех или иных масштабах и в разных военно-технических вариантах в ближайшие 20-30 лет (скорее всего как побочный продукт развития средств противора­кетной обороны), что потребует от ряда соответствующих стран не только наличия технологических возможностей, но и принятия важнейших политических и политико-военных решений.

Все большее значение приобретает киберпространство. Развитие киберпростран-ства происходит значительно быстрее, чем понимание того, что оно собой представ­ляет. Киберпространство - это зона особо повышенной степени неопределенности, напрямую связанная с военной стратегией, оперативным искусством, тактикой. С по­литико-военной точки зрения речь идет о "боевых кибероперациях" в киберпростран-стве, которые могут быть сопряжены с другими видами ведения боевых действий. Современная наука не может не рассматривать этот важнейший феномен. Причем это не только для технических наук, но и для социологии, политологии, психологии, культурологии.

Частью киберпространства является информационно-коммуникационная инфра­структура вооруженных сил государств, которая играет возрастающую роль в обес­печении реальной эффективности боевого и небоевого применения вооруженных сил государства.

Борьба в киберпространстве идет и в мирное время. Противоборство в киберпро-странстве вносит существенный вклад в смешение традиционных представлений о состоянии войны и мира. Это явно та сфера, где нельзя четко провести грань между действиями "на военное время" и "на мирное время". Противоборство в киберпро­странстве (или кибервойна) в основном ведется на основе использования компью­терных технологий, которые могут быть как наступательным, так и оборонительным средством [Паршин и др., 2011: 5]. Причем сами "платформы", с которых ведется борь­ба в киберпространстве, по своему происхождению могут быть гражданскими ком­мерческими продуктами. Значительная часть этой борьбы не связана с функциями военных ведомств. Задача повышенной сложности - это выявление источника угрозы и источника "кибератак", нейтрализация эффекта анонимности.

По мнению председателя Комитета начальников штабов вооруженных сил США генерала Мартина Демпси, действия "оппонентов" Соединенных Штатов в киберпро­странстве представляют наибольшую угрозу безопасности США в современных усло­виях [Dempsy, 2014].

Положение дел в "киберпространстве" более значимо влияет на рост стратеги­ческой неопределенности в мировой политике в целом. Имеется немало прогнозов относительно того, что именно конфликты в киберпространстве могут привести к опаснейшему военному противостоянию между США и КНР - новой пары сверхдержав системы мировой политики XXI в.

Расширение спектра сил и средств ведения вооруженной борьбы. Одна из основных тенденций в развитии войн и военного дела, военного искусства - постоян­ный рост спектра средств и способов вооруженной борьбы - от ядерных боеприпасов мегатонного класса до многообразных нелетальных средств поражения. При этом, разумеется, всем спектром средств вооруженной борьбы обладает ограниченное чис­ло государств.

Все более важным компонентом вооруженных сил становятся боевые и вспо­могательные роботы и роботизированные системы, дающие возможность, в том числе, снизить потери в личном составе, что имеет для многих стран большое внутриполитическое значение. Массовое применение робототехники может ком­пенсировать и снижение численности личного состава вооруженных сил. Помимо беспилотных летательных аппаратов и наземных роботизированных комплексов в настоящее время создаются также автономные необитаемые подводные аппараты, способные оказать существенное влияние на вооруженную борьбу на море. При этом необходимо принимать во внимание не только сугубо технические возможности, но и политико-правовые аспекты применения боевой робототехники [Kellenberger, 2011].

В последние 20-25 лет значительное развитие в вооруженных силах различных стран получили силы специальных операций (ССО) для действий на тактическом и на оперативном уровнях, часто со стратегическими и политическими результатами. В США, по некоторым оценкам, численность ССО - более 60 тыс. (во всех видах во­оруженных сил, в корпусе морской пехоты). Имеется много свидетельств того, что серьёзные масштабы приняло развитие сил специальных операций в таких странах, как Китай, Индия [Narayan Menon, 2011], Израиль [Israeli Special Operation Unit, 2014], Франция, Великобритания и др.

Развитие ССО отражает понимание политизации и социализации действий с применением вооруженного насилия на всех уровнях, в том числе на тактическом. ССО применяются, как правило, без перехода к состоянию "военного времени", их действия не афишируются, легендируются и маскируются. ССО заметно отличаются от традиционных сил проведения разведывательно-диверсионных действий, хотя им приходится выполнять и такие функции. Силам специальных операций во многом приходится выполнять и политические функции (преимущественно на микроуровне), взаимодействуя в тех или иных формах с местным населением зоны, где применяются эти силы. Значительная часть действий сил специальных операций приходится на их небоевое применение.

Специальные операции отличаются от конвенциональных (обычных) операций по "уровню физического и политического риска, операционным техникам, по зависимости от детальной операционной разведки". Спецоперации проводятся "во всех средах", но особенно они предназначены для осуществления "в политически чувствительной среде". Спецоперации часто проводятся на большом удалении от основных баз, с ча­стями, широко распределенными по операционной зоне [Joint Publication, 2011].

В политическом и социологическом анализе проблем войны и мира особого внимания требует феномен таких акторов, как негосударственные экстремистские политические организации. Они заявили о себе как о серьезнейшем и опаснейшем претенденте на то, чтобы быть среди важных субъектов и мировой политики, особен­но ее отдельных подсистем, тем более внутренней политики отдельных государств. Эти акторы в широких масштабах прибегают к вооруженному насилию. Их возмож­ности во многом определяются наличием новой информационно-коммуникационной среды, являющейся одним из основных элементов феномена "глобализации", до­ступностью многих видов вооружений, достаточных для политически эффективных боевых действий в определенных странах и регионах. В подавляющем большинстве случаев в основе идеологии таких организаций - крайние варианты исламского радикализма.

В последние годы происходит расширение географии насильственных действий экстремистских организаций, активизация их деятельности по ведению довольно мас­штабных боевых действий (первая и вторая "чеченские войны" в России, джихадисты в Сирии в 2013-2014 гг., талибы в Афганистане в 1990-2010 гг., исламисты в Мали в 2012-2013 гг., "Исламское государство" в Ираке и Сирии в 2014 г.) в жизни современ­ной цивилизации. Как отмечается в подготовленном для аппарата министра обороны США исследовании РЭНД, к 2014 г. по сравнению с 2010 г. количество джихадистов удвоилось (оценивается в настоящее время в 40-100 тыс. бойцов), число организаций увеличилось на 58% (всего насчитывается 49), а число атак утроилось (превысило 900) [Jones, 2014].

Такого рода организации явочным порядком присвоили себе право на насилие -вопреки всем нормам международного права, вопреки тому, что именно право на легитимное насилие является, как отмечал еще Макс Вебер, отличительной чертой современного государства. Эти организации могут иметь собственные военные стра­тегии. У них часто имеется и своя определенная тактика: стратегия и тактика таких организаций в очень большой степени зависят от видения их лидерами конкретной политической и социальной обстановки. Политика этих организаций, как правило, высоко идеологизирована.

К иному типу негосударственных акторов относится сравнительно новый феномен среди сил и средств вооруженной борьбы - "частные армии", широко использовавшие­ся Соединенными Штатами особенно в Ираке. Вооруженные формирования частных компаний в целом ряде стран стали довольно масштабно привлекаться к тылово­му, техническому и оперативному обеспечению, к боевой и оперативной подготовке. Привлекаются они и к ведению боевых действий. Таким образом, как справедливо отметил Н.М. Уваров, наемничество возрождается "на совершенно новом, практиче­ски легальном уровне" [Уваров, 2009: 5]. Частные военные компании привлекаются судовладельцами к борьбе с пиратством на море - также негосударственным актором [Coito, 2013].

В современных условиях как никогда актуально обращение к проблемам войны и мира, к проблемам военной стратегии отечественного "политического класса", в том числе высшего государственного руководства страны. Причем обращения на основе как сугубо профессиональных военных знаний, так и социологии, политологии и дру­гих общественных и гуманитарных наук. Не будем при этом забывать о естественно­научном знании, которое необходимо для понимания технических основ будущих войн и вооруженных конфликтов, способов и мер по их предотвращению.

Недоучет значения научного знания при рассмотрении проблем войны и мира, особенно в сфере социологии и политологии, чреват крупными, а подчас и трагиче­скими ошибками.

 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Арон Р. Мир и война между народами / Пер. с фр. М.: NOTA BENE, 2000.

Басов Н.И., Бондаренко В.М., Волкогонов ДА. и др. Военно-теоретическое наследие В.И. Лени­на и проблемы современной войны. М.: Воениздат, 1987.

Белоконев ГЛ. Философия и военная наука// Военная мысль. 2002. № 5. С. 67-71.

Васильев Н.М. О кризисе военной науки и путях выхода из него // Военная мысль. 2013. № 3. С. 39-46.

Веселое В.А. Ядерный фактор в мировой политике: структура и содержание // Вестник Москов­ского университета. Сер. 25: Международные отношения и мировая политика. 2010. № 2. С. 68-90.

Военная доктрина Российской Федерации. Утверждена Указом Президента Российской Феде­рации от 5 февраля 2010 г. № 146. URL: http://www.rg.ru/2010/02/10/doktrina-dok.html (дата обращения: 07.08.2014).

Выступление министра обороны РФ СБ. Иванова на заседании Академии военных наук 24 ян­варя 2004 года. URL: http://old.redstar.ru/2006/07/26 07/3 02.html (дата обращения: 1.08.2014).

Гареев М.А. Военная наука // Военная энциклопедия. М.: Воениздат, 1994. Т. 2. С. 83.

Гареев М.А. Вырвать ересь с корнем. Военно-промышленный курьер. 2013. № 21. URL: http://vpk-news.ru/articles/16198 (дата обращения: 25.06.2014).

Гареев М.А. Стратегическое сдерживание: проблемы и решения// Красная Звезда. 9 октября 2008.

Горшков М.К. Российское общество как оно есть: Опыт социологической диагностики. М.: Новый хронограф, 2011.

Даниленко И. Классика всегда актуальна// Стратегия в трудах военных классиков. М.: ИД "Фи­нансовый контроль", 2003.

Даниленко И.С. От прикладной военной науки - к системной науке о войне // Военная мысль. 2008. № 10. С. 23-26.

Дополнительный протокол I к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., касающийся защиты жертв международных вооруженных конфликтов // Сборник международных договоров СССР. Вып. XLVI. М., 1993. С. 134-182.

Есин В.И. Карибский кризис 1962 года: открытые вопросы и наиболее поучительные уроки// Вестник Московского университета. Сер. 25: Международные отношения и мировая поли­тика. 2013. № 1. С. 4-12.

Клаузевиц К. О войне / Пер. с нем. 4-е изд. М.: Госвоениздат, 1937.

Кокошин А., Сергеев В., Цимбурский В. Эволюция фразеологии победы в советской военной мысли // Век XX и мир. 1991. № 12. С. 22-25.

Кокошин А.А. Выдающийся российский военный теоретик и военачальник Александр Андреевич Свечин. О его жизни, идеях, трудах и наследии для настоящего и будущего. М.: Изд-во Мос­ковского университета, 2013.

Кокошин А.А. Некоторые макроструктурные изменения в системе мировой политики. Тенденции на 2020-2030-е годы // Политические исследования. 2014. № 4. С. 38-62.

Кокошин А.А. О политическом смысле победы в современной войне. М.: УРСС, 2004.

Кокошин А.А. Революция в военном деле и проблемы создания современных вооруженных сил России // Вестник Московского университета. Сер. 25: Международные отношения и миро­вая политика. 2009. № 1. С. 46-62.

Кокошин А.А. Стратегическое ядерное и неядерное сдерживание: приоритеты современной эпо­хи // Вестник Российской академии наук. 2014.Т. 84. № 3.

Марксистско-ленинское учение о войне и армии / Под ред. Д.А. Волкогонова. М.: Воениздат, 1984.

Паршин С.А., Горбачев Ю.Е., Кожанов Ю.А. Кибервойны. Реальная угроза национальной без­опасности? М.: URSS, 2011.

Потапов В.Я. Неядерное сдерживание как компонент Российской воной доктрины // Вестник Московского университета. Сер. 25: Международные отношения и мировая политика. 2013. № 1. С. 178-180.

Свечин А.А. Стратегия. М.: Военный вестник,1927.

Сорокин П. Социальная и культурная динамика: Исследование изменений в больших системах искусства, истины жизни, права и общественных отношений / Пер. с англ. СПб.: Изд. Россий­ского христианского гуманитарного ин-та, 2000.

Социология. Основы общей теории / Отв. ред. Г.В. Осипов, Л.Н. Москвичев. М.: Норма, 2008.

Стратегические решения и вооруженные силы: новое прочтение / Под ред. В.А. Золотарева. Т. I. Кн. 1 и 2. М.: Издательство "Победа - 1945 год", 2000.

Трунов Ф.О. Факторы формирования позиции СССР в период Карибского кризиса // Вестник Мос­ковского университета. Сер. 25: Международные отношения и мировая политика. 2013. № 1. С. 44-56.

Dempsy. Discussed Use of Military Instrument of Power. Joint Chiefs of Staff. July 02, 2014. URL: http://

www.jcs.rnil/Media/News/tabid/3887/Article/9843/dempsey-discusses-use-of-military-instrument-

of-power.aspx (дата обращения: 04.07.2014). Goldstein A. First Things First: The Pressing Danger of Crisis Instability in U.S.-China Relations//

International Security. Spring 2013. Vol. 37. №4. P. 49-89. Israeli Special Operations Units: Part One. URL: http://sofrep.com/4643/israeli-special-operations-units-

part-опе/ (дата обращения: 08.08.2014). Johnston A.I. How New and Assertive Is China's New Assertiveness? // International Security. Spring

2013. Vol. 37. №. 4. P. 7-48. Joint Publication 3-05. Special Operations, 18 April 2011. URL: http://www.dtic.mil/doctrine/new_pubs/

jp3_05.pdf (дата обращения: 11.07.2014). Jones S.G. A Persistent Threat: The Evolution of al Qa'ida and Other Salafi Jihadists. Prepared for

the Office of the Secretary of Defense. Santa Monica, CA: RAND, 2014. URL: http://www.rand.

org/content/dam/rand/pubs/research_reports/RR600/RR637/RAND_RR637.pdf (дата обращения:

1.08.2014).

Kellenberger J. International Humanitarian Law and New Weapon Technologies. 34th Round Table on Current Issues of International Humanitarian Law, San Remo, 8-10 September 2011. URL: http://www. icrc.org/eng/resources/documents/statement/new-weapon-technologies-statement-2011-09-08. htm (дата обращения: 01.08.2014).

Narayan M. India's Special Operations Capabilities // Indian Defense Review. 2011. Vol. 26. 3 Jun.-Sept. URL: http://www.indiandefencereview.com/spotlights/indias-special-operations-capability (дата об­ращения: 04.08.2014).

Yan Xuetong. From Keeping a Low Profile to Striving for Achievement // The Chinese Journal of International Politics, 2014. URL: http://intl-cjip.oxfordjournals.org/content/early/2014/04/22/cjip. pou027.full (дата обращения: 13.05.2014).

 

«Социологические исследования», № 3, 2015