Стратегическая стабильность в мировой политике: формулы академика Кокошина

Николай Ефимов, Доктор философских наук

Появление понятия «стратегическая стабильность» связано с развитием диалога между СССР и США по проблемам ограничения ядерных вооружений. В начале 1970-х годов были достигнуты известные советско-американские договоренности по ограничению стратегической противоракетной обороны (ПРО) (1972 и 1974 гг.). Они оформили общие подходы к обеспечению военно-стратегического равновесия между двумя сверхдержавами, хотя в тех двусторонних документах не говорилось о принципах стратегической стабильности. Термин «стратегическая стабильность» был зафиксирован позднее - в Договоре между СССР и США о ликвидации их ракет средней и меньшей дальности (1987 г.) и в Договоре СНВ-1 (1991 г.). А 1 июня 1990 года руководителями СССР и США было подписано специальное Совместное заявление относительно будущих переговоров по ядерным и космическим вооружениям и по дальнейшему укреплению стратегической стабильности. В дальнейшем этот термин прочно вошел в понятийный аппарат политологов и используется в российско-американских документах, официальных документах Российской Федерации.

Осмысление самого феномена стратегической стабильности в научной среде началось в 1970-х годах в нашей стране и за рубежом.

Развитие теории стратегической стабильности является одним из приоритетов в исследовательской деятельности академика А.А.Кокошина. В его понимании стратегическая стабильность - «комплексная, многомерная и многодисциплинарная проблема, требующая постоянного внимания высшего государственного руководства, военного командования, отечественного экспертного сообщества, занимающегося проблемами национальной безопасности, ученых различных областей научного знания»1.

Исследования проблем стратегической стабильности, по убеждению ученого, призваны носить междисциплинарный и системный характер. Эта тема связана и с проблемами военной стратегии и оперативного искусства. С одной стороны, в этой теме значительна доля естественно-научного и инженерно-технического компонентов, с другой - она предмет политологии и политической психологии, которые в нашей стране до сих пор развиты в недостаточной степени. Одной из прорывных работ в этом отношении можно считать комплексный междисциплинарный труд «Космическое оружие: дилемма безопасности», который был опубликован в 1986 году под редакцией А.А.Кокошина и двух известнейших отечественных ученых-физиков с мировым именем - академиков Е.П.Велихова и Р.З.Сагдеева2.

В 1980-х годах на основе теоретических и прикладных разработок по проблемам стратегической стабильности, которые велись советскими учеными, были разработаны концепция и конкретные программы «асимметричного ответа» на «Стратегическую оборонную инициативу» (СОИ) Президента США Р.Рейгана. СОИ предусматривала НИОКР по широкому фронту для создания многоэшелонной системы противоракетной обороны США, в том числе с космическими эшелонами3. Важными элементами концепции и политики этого «асимметричного ответа» были различные системы вооружений, которыми Кокошину пришлось вплотную заниматься на практике в качестве первого заместителя министра обороны. Это межконтинентальные баллистические ракеты «Тополь-М», «Ярс», стратегические подводные лодки нового поколения типа «Борей» и др.

Для исследования проблем стратегической стабильности были разработаны математические модели, в частности «АС-1» и «АС-2», состоявшие из четырех крупных программных модулей4. Эти модели впоследствии были использованы Военно-научным управлением Генштаба Вооруженных сил СССР во главе с генерал-полковником В.В.Коробушиным.

Термин «стратегическая стабильность» включает, по мнению А.А.Кокошина, несколько основных понятий. В широком смысле стратегическая стабильность может рассматриваться как «общая характеристика международной ситуации и взаимоотношений между основными мировыми державами». В военно-стратегическом отношении - это «характеристика стратегических взаимоотношений между основными ядерными державами»5.

«Само понятие стабильности, - указывает он, - подразумевает то, насколько легко вывести рассматриваемый объект (в данном случае «суперсистему» стратегического ядерного взаимодействия) из существующего состояния. Это понятие логически подразумевает прежде всего то, как велика вероятность возникновения ядерной войны при данном соотношении в структуре и составе военных (в первую очередь стратегических) потенциалов сторон»6.

Главный аспект стабильности, как считает ученый, это наличие некоего потенциального барьера, преодоление которого в результате внешних возмущений означало бы переход военно-стратегической «суперсистемы» в новое качественное состояние - от взаимодействий, характерных для мирного времени, к взаимодействию, определяемому принципиально отличной военной логикой - логикой, которая ведет к ядерной войне.

Этот потенциальный барьер формируется группой политико-военных факторов. К числу главных из них он относит соотношение:

- политических и военных целей войны с применением ядерного оружия в различных масштабах и разных вариантах;

- возможностей использования силы для разрешения кризисных ситуаций и существующих материально-технических средств ведения такой войны;

- последствий применения этих средств7.

Надо отметить, что А.А.Кокошин не отождествляет понятия «ядерный конфликт» и «ядерная война». Первое понятие - более широкое. Под ядерным конфликтом ученый понимает «кризисную ситуацию, в которую вовлечены один или несколько обладателей ядерного оружия и в ходе которой напряженность во взаимоотношениях доходит до уровня, когда одна или более сторон начинают использовать ядерное оружие в качестве инструмента политического давления. Высшая фаза ядерного конфликта означает применение ядерного оружия в различных масштабах - от единичных ядерных ударов до массированного использования ядерного оружия»8.

Введение Кокошиным определения ядерного конфликта следует считать важным вкладом в изучение политико-военных проблем международных отношений. Это понятие является важным инструментом политико-военного и военно-стратегического анализа и прогнозирования в условиях значительно снизившейся собственно ядерной угрозы в современных условиях.

Предлагается уровень стратегической стабильности оценивать по наличию или отсутствию стимулов для нанесения первого «обезоруживающего» удара в кризисной ситуации. Если ни одна из сторон «ядерных конфигураций» не в состоянии предотвратить, нанеся неожиданный первый удар, широкомасштабный ответный удар с неприемлемым для себя ущербом, то уровень стратегической стабильности оценивается как достаточно высокий9. Таким образом, по оценке А.А.Кокошина, стратегическая стабильность существует в том случае, если вероятность развязывания глобальной (или региональной) войны сведена к минимуму.

Подчеркивается нетождественность понятий «стабильность» и «равновесие» и убедительно обосновывается важность различий между ними. До 1970-х годов они действительно отражали, по сути, одно и то же состояние соотношения стратегических сил между СССР и США, но с началом массового перехода от моноблочных ракет к носителям с разделяющимися головными частями с индивидуальным наведением эти понятия стали расходиться в своем значении.

Следует исходить из того, что термин «равновесие» отражает, скорее, количественные параметры существующей ядерной «суперсистемы», а понятие «стабильность» дает ей качественную характеристику. При этом равновесие может быть устойчивым или неустойчивым. Кокошин пишет о том, что степень устойчивости равновесия зависит от структуры и состава ядерных сил стран, от систем ПРО, от систем предупреждения о ракетном нападении и ряда других факторов10. К сожалению, во многих работах по данной проблематике между понятиями «стабильность» и «равновесие» такое различие не отмечается. Между тем оно имеет глубокий смысл. Это различие (которое может быть определено и в количественных параметрах, в том числе в наборе характеристик соответствующих систем вооружений) имеет большое прикладное значение для определения структуры и состава российских стратегических ядерных сил (СЯС), для выработки позиций РФ на переговорах по ограничению и сокращению стратегических вооружений.

Важным представляется также исследование такого явления, как «динамический диапазон» в военно-стратегическом равновесии (ряд ученых, в их числе генерал В.З.Дворкин, употребляет в данном случае другой термин - «запас устойчивости»)11. Идея «динамического диапазона» применительно к военно-стратегическому равновесию была изначально высказана отечественным ученым, видным специалистом по ракетно-космической технике А.А.Васильевым.

«Динамический диапазон», по мнению А.А.Кокошина, поддается до определенных пределов количественно-качественной оценке. Этот диапазон может сохраняться и при отсутствии количественного равенства по числу единиц стратегических наступательных вооружений. Условие - сохранение относительно высокого уровня потолков ядерных боезарядов на стратегических носителях. При снижении этого уровня существует вероятность уменьшения «динамического диапазона», хотя его можно сохранить и в этом случае - при принятии мер по совершенствованию структуры и состава стратегических ядерных сил. Фактором поддержания «динамического диапазона» выступает, в частности, способность СЯС стороны, имеющей меньше носителей, преодолевать противоракетную оборону другой стороны.

А.А.Кокошин придерживается точки зрения, согласно которой к концу 1970-х годов размеры и технические характеристики ракетно-ядерного потенциала США и СССР достигли таких значений, когда задача поддержания военно-стратегического равновесия перестала предполагать обязательное поддержание точного симметричного равенства сил сторон по числу носителей боезарядов (их совокупному «мегатоннажу») и по забрасываемому весу. Поэтому у России существует возможность в своем военном строительстве ограничиться такими параметрами стратегических ядерных сил, которые были бы способны выдержать упреждающий удар США и нанести американцам «неприемлемый ущерб» в ответном ударе.

Такой же позиции в начале 1980-х годов придерживался начальник Генерального штаба Вооруженных сил Н.В.Огарков, выступивший против поддержания точного количественного равенства по боезарядам на стратегических носителях и создания систем, аналогичных американским12.

По его оценке, сегодня сохраняется значительная техническая неопределенность в вопросе определения параметров массированного «обезоруживающего» удара первыми и его шансов на успех. И эта повышенная степень неопределенности способствует сохранению стратегической стабильности13. Даже построение сложных математических моделей и привлечение самого современного программного обеспечения не позволяют пока просчитать конечный результат массированного ядерного удара.

В вопросе стратегической стабильности ученый не обошел и такой вопрос, как «неприемлемый ущерб». Кокошин с полным основанием пишет о том, что эта величина не может быть универсальной для всех государств. Действительно, в каждом отдельном случае уровень неприемлемого ущерба определяется политическими, социальными, экономическим, культурными и психологическими факторами, присущими той или иной стране. Параметры «неприемлемого ущерба» могут быть различными даже в восприятии разных высших руководителей одного и того же государства. То есть этот параметр во многом носит политико-психологический характер, и определение «неприемлемого ущерба» является во многом предметом глубокого политологического анализа мышления высших должностных лиц соответствующих государств, включая и государственное руководство, и военное командование.

К числу важнейших составляющих обеспечения стратегической стабильности А.А.Кокошин относит материальную (техническую) основу ядерного и неядерного сдерживания. Стратегическая стабильность, отмечает он, подразумевает уверенность обеих сторон в технической надежности их потенциалов сдерживания.

Среди технических компонентов системы стратегической стабильности важную роль, наряду с собственно ударными средствами, играют системы предупреждения о ракетном нападении и контроля космического пространства, а также системы боевого управления стратегическими ядерными силами. Усиление уязвимости этих систем - прямая угроза стратегической стабильности. Во многих своих работах Кокошин обращает особое внимание на роль этих систем и средств - в отличие от тех авторов, которые сосредоточивают свое внимание лишь на средствах поражения - ядерных боезарядах и средствах их доставки.

По мнению ученого, оправданным является разделение контуров системы предупреждения о ракетном нападении и системы боевого управления СЯС. Их совмещение опасно с точки зрения возникновения «войны по ошибке». Интеграция этих контуров сократила бы время на принятие решения об ответно-встречном ударе, но фактически исключила бы из контура системы принятия решения высшее государственное руководство.

Среди важнейших условий стратегической стабильности называется обеспечение таких политических и политико-военных условий, когда у всех сторон отсутствуют стимулы для применения ядерного оружия первыми. В современных международно-политических условиях, по его оценке, такие стимулы «вроде бы практически отсутствуют», но они могут гипотетически появиться при перерастании возникшей кризисной ситуации в ядерный конфликт14.

Поэтому стратегическая стабильность, по формуле Кокошина, - это «состояние, которое обеспечивается запасами устойчивости, позволяющими компенсировать влияние внешних и внутренних возмущающих факторов»15. В числе таких «возмущающих факторов», указывает ученый, - научно-технические прорывы в других странах, девальвирующие важность отдельных систем нашего вооружения; собственные провалы и просчеты в военно-технической сфере.

А.А.Кокошин в своих работах аргументированно обосновал неизбежность сохранения феномена взаимного ядерного сдерживания на нынешнем этапе развития системы мировой политики. Критики курса на поддержание стратегической стабильности на основе взаимного ядерного сдерживания, отмечает ученый, утверждают, что он означает конфронтационный подход, тормозящий развитие политических отношений с США. Это в некоторой мере действительно так, но сегодня, по его мнению, отсутствует иная научно обоснованная «формула» стратегической стабильности.

Вместе с тем А.А.Кокошин признает известную слабость традиционной «формулы» стратегической стабильности, которая проявляется в том, что на основе «диадных» (РФ - США) принципов обеспечения стратегической стабильности сложно привлечь третьи ядерные страны к процессу ограничения и сокращения ядерных вооружений16.

В работах А.А.Кокошина описаны основные условия обеспечения стратегической стабильности в ядерной сфере. Внимания заслуживает предложенный им подход к оценке критериев и параметров ее обеспечения в условиях возрастания вероятности расширения «ядерного клуба», совершенствования противоракетной обороны, развития средств противолодочной борьбы и самих ядерных вооружений, существования опасности дальнейшей милитаризации космоса (с выводом на околоземные орбиты ударных средств, которые до настоящего времени там отсутствуют).

Большое внимание уделяется анализу условий и критериев обеспечения стратегической стабильности и в области сил общего назначения17. Еще в 1980-х годах в партнерстве с крупным советским военным теоретиком генералом В.В.Ларионовым он разрабатывал концепцию «контрнаступательной обороны», которая по ряду позиций не утратила своей актуальности и сейчас. В работе в этой области ученый опирался на теоретические разработки таких видных отечественных военных теоретиков, как А.А.Свечин, А.А.Незнамов, А.И.Верховский. Кокошин подробно проанализирует разработки, идеи этих авторов в своем труде «Армия и политика. Советская военно-политическая и военно-стратегическая мысль. 1918-1991 гг.». Работам А.А.Свечина, которого называют «Клаузевиц ХХ века», Кокошин посвятил несколько специальных работ18. Наиболее подробно свечинская тема раскрыта в монографии, увидевшей свет в 2013 году19.

Заслуживающим внимания представляется исследование А.А.Кокошиным совместно с генералом В.В.Ларионовым соотношения наступления и обороны в современной войне, а также роли уменьшения наступательных возможностей сил общего назначения (на взаимной основе) как средства укрепления стратегической стабильности.

Были предложены четыре варианта (модели) взаимодействия противоборствующих сторон на уровне сил общего назначения со сравнительным анализом уровня стабильности для состояний, описываемых каждой из этих моделей. С весьма небольшими модификациями выводы этих исследований применимы, считает А.А.Кокошин, - и с его мнением можно согласиться - и сегодня путем использования данных четырех моделей как аналитического инструмента20.

Кокошин в своих трудах отмечает, что в современных условиях вследствие революции в военном деле параметры оценки условий обеспечения стратегической стабильности в сфере сил общего назначения стали значительно более сложными, многомерными. «Прорывные достижения в информационных технологиях, - пишет ученый, - дали возможность обнаруживать противника и избирательно уничтожать его высокоточным оружием с неядерными боеприпасами (в том числе повышенной мощности). При этом боевые платформы - корабли и самолеты - могут находиться за сотни и даже тысячи километров от «поля боя»21.

Таким образом, развитие некоторых видов обычных вооружений может иметь не менее дестабилизирующее значение, чем ядерных вооружений и средств ПРО. Развитие высокоточного дальнобойного оружия усиливает уязвимость различных компонентов СЯС. Обычные боеприпасы по своим возможностям нанесения ущерба противнику сегодня практически сравнялись с ядерными боезарядами малой мощности, значительно повысилась точность наведения их носителей.

Оправданным представляется также вывод ученого о возрастании роли неядерного (предъядерного) сдерживания, в основе которого высокоточные дальнобойные вооружения в обычном оснащении. Этот вид сдерживания призван дополнять традиционную систему ядерного сдерживания, способствуя сохранению стратегической стабильности. Важность способности к применению такого оружия в кризисной ситуации видится А.А.Кокошиным в политическом аспекте: это акт «последнего предупреждения» перед избирательным использованием ядерных боезарядов малой мощности. По его мнению, целями для таких ударов должны избираться в системах обеспечения национальной безопасности противника сравнительно удаленные от густонаселенных районов объекты высокой стоимости - наземные центры радиоэлектронной разведки, корабли аналогичного назначения, узлы связи и т. п. Ученый допускает возможным на последующих, более высоких стадиях эскалации (в рамках предъядерной стадии) наносить удары и по подобного рода объектам гражданского назначения. Это объекты инфраструктуры  вне городских агломераций, что позволяет минимизировать потери среди мирного населения22.

Обоснованно подчеркивается, что для уверенного неядерного сдерживания необходимо иметь высокоэффективную систему разведки и целеуказания.

Академик А.А.Кокошин выделяет комплекс угроз стратегической стабильности, которые дают о себе знать в XXI веке.

Во-первых, глобальная стратегическая стабильность стала в большей степени зависеть от нарушения региональной стабильности с учетом перспектив возможной эскалации региональных кризисных ситуаций с применением ядерных боезарядов (Индия - Пакистан, Израиль - Иран, КНДР - Республика Корея).

Несколько десятилетий стратегическая стабильность зависела в основном от «диадных» отношений между США и СССР. Но сегодня биполярная модель структуры мировой политики не отражает реалий XXI века. Многополюсная модель мира, по оценке ученого, стала складываться еще до распада СССР по мере формирования региональных центров силы в Азии. КНР, обладающая с 1960-х годов ядерным оружием, выходит на позиции второй в мире сверхдержавы; обрели ракетно-ядерное оружие Индия и Пакистан. Вследствие этого возникла региональная ядерная конфигурация: треугольник КНР - Индия - Пакистан.

В сфере стратегической стабильности особого внимания, судя по работам А.А.Кокошина, требует «китайский фактор». В отличие от стратегических наступательных вооружений США и России СЯС Китая, обладающие разветвленной тоннельной сетью, недостаточно транспарентны. К тому же, если американо-английская, французская и российская школы «ядерной мысли» построены на одном интеллектуальном фундаменте - европейском рационализме, китайское стратегическое мышление основано на другой социокультурной базе23.

Кокошиным исследована и весьма специфическая система китайского стратегического управления (руководства) в области обороны, главным элементом которой является Центральный военный совет КНР, возглавляемый Председателем КНР - Генеральным секретарем ЦК КПК24.

Вследствие своей усиливающейся роли в мировой политике Китай постепенно выходит из тени сохраняющегося «центрального ядерного баланса» (США - Россия). В случае сохранения тенденции на сокращение стратегических наступательных вооружений США и РФ неизбежно возникнет треугольник США - РФ - КНР, который потребует выработки новых параметров глобальной стратегической стабильности.

Во-вторых, ученый указывает на опасность распространения ядерного оружия25. Сегодня нет уверенности в том, что, если даже Россия и США пойдут на значительные сокращения своих стратегических ядерных арсеналов, это воздействует на другие страны в плане их отказа от собственного ядерного оружия или планов его приобретения.

Нельзя исключить, считает он, что перед лицом развития ракетно-ядерных средств в КНДР ядерное оружие приобретет Япония и на Дальнем Востоке возникнет сложная многоугольная ядерная конфигурация: КНДР - Япония - США - КНР - Россия. В случае же создания ядерного оружия в Иране появится своего рода «шестиугольник» (КНР - Индия - Пакистан - Россия - Израиль - Иран) - межрегиональная (субглобальная) конфигурация. Вслед за Ираном ядерным государством может стать Саудовская Аравия, имеющая прочные связи с Пакистаном.

В связи с этим можно признать новаторским вывод А.А.Кокошина о необходимости рассмотрения стратегической стабильности в пяти- и шестиугольной ядерных конфигурациях26.

«Единственный на сегодня просматривающийся путь изучения проблем обеспечения стратегической стабильности в многоугольных «ядерных конфигурациях», - пишет ученый, - это последовательное рассмотрение «диадных» взаимоотношений с анализом того, как они воспринимаются другими ядерными акторами «шестиугольника» (или «семиугольника»). Следующий шаг - переход к рассмотрению взаимоотношений в рамках «треугольника» с последующим переходом к «четырехугольнику» и т. д.»27.

А.А.Кокошин выделяет три основных мотива принятия решения на обретение собственного ядерного оружия тем или иным государством:

- статусные соображения;

- стремление компенсировать военно-политическую неопределенность (неверие в надежность своих союзников и их готовность рисковать собственной безопасностью ради союзника, не имеющего ядерного оружия);

- попытка уравновесить большой дисбаланс в силах общего назначения.

В-третьих, к числу угроз стратегической стабильности ученый относит деятельность международных экстремистских организаций, использующих террористические методы. Они проявляют растущий интерес к оружию массового уничтожения.
«В «ядерную подсистему» мировой политики, пока виртуально, но уже ощутимо для практической политики, вторгся совершенно другой тип акторов мирополитической системы, радикально отличающихся от государств-наций, пока еще обладающих монополией на ядерное оружие», - отмечает А.А.Кокошин
28. Речь идет не только о ядерном, но биологическом (бактериологическом) и химическом оружии, которое может быть использовано в актах мегатеррора. Традиционное сдерживание посредством устрашения, констатирует он, малоэффективно применительно к негосударственным экстремистским организациям, особенно сетевого типа.

Реальна угроза попыток экстремистских организаций создать радиологическое оружие - так называемую «грязную бомбу», предназначенную для распыления радиоактивных материалов без ядерного взрыва. Интересы сохранения стратегической стабильности требуют поэтому надежного международного контроля за распространением расщепляющихся материалов.

В-четвертых, среди угроз стратегической стабильности А.А.Кокошин особо выделяет развитие Соединенными Штатами Америки системы противоракетной обороны. В его работах вопросы, касающиеся воздействия фактора ПРО на стратегическую стабильность, рассматриваются очень обстоятельно, в том числе и в историческом аспекте, с привлечением значительного массива ранее закрытой военно-технической информации29.

Ученый аргументированно доказывает, что США не учитывают дестабилизирующую роль стратегической ПРО в современной мирополитической системе. Это привело к тому, что республиканская администрация США в 2002 году вышла в одностороннем порядке из бессрочного советско-американского Договора по ПРО 1972 года. По оценке А.А.Кокошина, тем самым был нанесен «сильнейший, возможно уже непоправимый, удар по глобальной и «диадной» стратстабильности»30.

Договор по ПРО накладывал серьезные ограничения на развертывание в космосе ударных систем, которые могли бы быть использованы не только в интересах противоракетной обороны, но и для решения противоспутниковых задач. На сегодняшний день нет договорно-правовых ограничений для вывода на космические орбиты ударных средств (за исключением ядерного оружия), что отрицательно влияет на стратегическую стабильность.

Академик А.А.Кокошин обращает внимание на потенциальную угрозу стратегической стабильности за счет принятия на вооружение в тех или иных странах противоспутникового оружия. Он пишет о том, что набор потенциальных противоспутниковых средств имеется у ряда стран уже на протяжении нескольких десятилетий, а технологии для их создания существовали еще с конца 1950-х годов. В таких системах могут использоваться как кинетические средства поражения, так и оружие направленной передачи энергии (лазеры, ускорители частиц), различные средства радиоэлектронной борьбы...31

Подводя итог, следует сказать, что одна из характерных особенностей научных работ академика А.А.Кокошина - четко выраженная прикладная направленность теоретических исследований, что позволяет вырабатывать научно обоснованные суждения на тему совершенствования структуры и состава российских стратегических ядерных сил, по укреплению их боевой устойчивости.

Еще более важно, что его исследования на протяжении последних 40 лет сыграли важную роль в разработке политико-военных концептуальных основ функционирования и развития отечественного «ядерного щита», в том числе теории стратегической стабильности. 

 

1Кокошин А.А. Проблемы обеспечения стратегической стабильности: Теоретические и прикладные вопросы. Изд. 2-е, переработанное и существенно дополненное. М.: Едиториал УРСС, 2011. С. 18.

 2Космическое оружие: дилемма безопасности / Велихов Е.П., Кокошин А.А., Сагдеев Р.З. М.: Мир, 1986.

 3См.: Кокошин А.А. «Асимметричный ответ» v.s. «Стратегической оборонной инициативы» // Международная жизнь. 2007. №7-8. С. 29-42; Кокошин А.А. Формирование политики «асимметричного ответа» на СОИ. Опыт междисциплинарного взаимодействия. СПб.: Изд. СПбГУП, 2008.

 4См.: Кокошин А.А., Сагдеев Р.З. Стратегическая стабильность в условиях радикальных сокращений ядерных вооружений (краткий отчет об исследовании). М.: Наука, 1989. С. 55-57.

 5Кокошин А.А. Политология и социология военной стратегии. М.: КомКнига, 2005. С. 377.

 6Кокошин А.А. Проблемы... С. 51.

 7Там же. С. 52.

 8Там же. С. 166.

 9См.: Кокошин А.А. Политология... С. 377-378.

10См.: Кокошин А.А. Проблемы... С. 52.

11См.: Кокошин А.А. В поисках выхода. Военно-политические аспекты международной безопасности. М.: ИМО, 1989. С. 72-129; Кокошин А.А. Политология... С. 300-301.

12См.: Кокошин А.А. Проблемы... С. 167-168.

13Там же. С. 55.

14Там же. С. 58.

15Там же. С. 60.

16Там же. С. 157.

17См.: Кокошин А., Ларионов В. Курская битва в свете современной оборонительной доктрины // Мировая экономика и международные отношения. 1987. №6; Кокошин А., Ларионов В. Противостояние сил общего назначения в контексте стратегической стабильности // Мировая экономика и международные отношения. 1988. №3. С. 23-30; Кокошин А.А. К вопросу о внезапности // Военная мысль. 1989. №1. С. 63-68; Кокошин А.А., Ларионов В.В. Предотвращение войны: Доктрины, концепции, перспективы. М.: Прогресс, 1990. С. 52-72, 107-171.

18См.: Кокошин А.А. Свечин о войне и политике // Международная жизнь. 1988. №10.
С. 133-142; Кокошин А.А., Лобов В.Н. Предвидение. Генерал Свечин об эволюции военного искусства // Знамя. 1990. №2. С. 170-182; Кокошин А.А. Введение к изучению творчества и жизни выдающегося отечественного военного деятеля Александра Андреевича Свечина. М.: ЛЕНАНД, 2010.

19См.: Кокошин А.А. Выдающийся отечественный военный теоретик и военачальник Александр Андреевич Свечин. О его жизни, идеях, трудах и наследии настоящего и будущего. М.: Изд. Московского университета, 2013.

20См.: Кокошин А.А. Ядерные конфликты в XXI веке (типы, формы, возможные участники). М.: Медиа-Пресс, 2003. С. 131-135.

21Кокошин А.А. Проблемы... С. 102.

22Там же. С. 154-155.; Кокошин А.А. О системе неядерного (предъядерного) сдерживания в оборонной политике России. М.: Изд. Московского университета, 2012. С. 20-21.

23См.: Кокошин А.А. Проблемы… С. 170-171.

24См.: Кокошин А.А. Стратегическое управление: теория, исторический опыт, сравнительный анализ, задачи для России. М.: РОССПЭН, 2003. С. 279-292.

25См.: Кокошин А.А. Проблемы... С. 24, 35.

26См.: Кокошин А.А. Ядерные конфликты… С. 65; Кокошин А.А. Политология... С. 350-351.

27Кокошин А.А. Проблемы... С. 108.

28Там же. С. 22.

29Там же.

30Там же. С. 118.

31Там же. С. 49-50.

 

Журнал "Международная жизнь", № 5. 2014.

https://interaffairs.ru/jauthor/material/1072

 

Стратегическое сдерживание в политике нацбезопасности РФ

Андрей Кокошин, Виктор Есин, Александр Шляхтуров

 

Об авторах: Андрей Афанасьевич Кокошин – заместитель научного руководителя НИУ ВШЭ, бывший секретарь Совета безопасности РФ Виктор Иванович Есин – профессор-исследователь НИУ ВШЭ, генерал-полковник в отставке, бывший начальник Главного штаба РВСН – первый заместитель Главкома РВСН Александр Васильевич Шляхтуров – профессор-исследователь НИУ ВШЭ, генерал-полковник в отставке, бывший начальник Главного разведывательного управления Генерального штаба – заместитель начальника ГШ ВС РФ

 

Ядром убедительного стратегического сдерживания в политике национальной безопасности России была и остается демонстрация способности при любых, самых неблагоприятных условиях осуществить ответный удар возмездия с катастрофическими последствиями для агрессора. Фундамент сдерживания – его материальная составляющая.

Меры сдерживания в этой сфере должны в первую очередь воздействовать на умы и на чувства другой стороны (которая при этом и в рациональном, и в эмоциональном отношении может значительно отличаться от нашей стороны).

К тому же постоянно следует иметь в виду, что объект политико-военно-психологического воздействия (применительно, например, к Соединенным Штатам) во многом имеет многокомпонентный характер при всей особой роли президента США – Верховного главнокомандующего.

При разработке проблем стратегического сдерживания необходимо рассматривать всю сложную совокупность факторов, определяющих его эффективность, – не только военно-стратегических и военно-технических, но и политических (политико-психологических), экономических, информационных и пр.

Политико-военному сдерживанию может сопутствовать и угроза применения других жестких политических и экономических мер в отношении «оппонента» еще до порога применения вооруженных сил.

Политико-военное стратегическое сдерживание – это прежде всего угроза той или иной дозы возмездия за разного рода действия, угрожающие жизненно важным интересам нашей страны, направленная на недопущение таких действий. Эта угроза предусматривает тот или иной масштаб применения военной силы.

Многие и теоретики, и практики сдерживания обоснованно отмечали и отмечают, что для эффективного сдерживания угроза должна выглядеть правдоподобной. При этом убедительность такой угрозы находится в зависимости от рисков и издержек, которые могут присутствовать у сдерживающей стороны при демонстрации такой угрозы.

Сдерживание осуществляется в условиях активного противоборства в информационной сфере, в том числе в СМИ и в блогосфере, в котором участвует большое число государственных и негосударственных акторов, полностью неподконтрольных главным сторонам конфликта. Это противоборство может способствовать нагнетанию эмоциональности обстановки (и снижению степени рациональности в ее оценке), созданию самых неблагоприятных условий для деэскалации конфликта, для выхода из кризисной ситуации. И это не может не сказаться на восприятии происходящего у лиц, принимающих важнейшие решения.

Стратегическое политико-военное сдерживание должно носить конкретно адресный характер в отношении каждого субъекта мировой политики. Необходимо детальное изучение различных характеристик объекта сдерживания, знание его менталитета, механизма принятия им политических и политико-военных решений, понимания его стратегической культуры.

Сдерживание и стратегическая стабильность

Осуществление Россией сдерживания посредством прежде всего демонстрации реальной угрозы возмездия, способности к осуществлению такого возмездия является одним из важнейших факторов (если не самым важным) предотвращения агрессии в отношении нашей страны, а также оказания на РФ политико-силового давления. Надежное и убедительное сдерживание со стороны России – это краеугольный камень современной стратегической стабильности.

Как отмечается в Стратегии национальной безопасности Российской Федерации, утвержденной президентом России Владимиром Путиным 2 июля 2021 года, поддержание стратегической стабильности относится к национальным интересам нашей страны (п. 25, пп. 8) и является одним из «стратегических национальных приоритетов РФ» (п. 26, пп. 8).

Одна из основополагающих проблем стратегической стабильности – недопущение перехода противостояния к наиболее угрожающей ситуации, к ситуации потери управляемости обстановки (в том числе обеими сторонами).

Особо важной задачей представляется предотвращение ядерных конфликтов. При этом под ядерными конфликтами можно подразумевать кризисные ситуации, в которые вовлечены один или несколько обладателей ядерного оружия и в ходе которых эскалация доходит до уровня, когда одна или более сторон начинают рассматривать практическую возможность применения ядерного оружия.

На «лестнице эскалации» (представленной в недавней отечественной разработке – см.: Кокошин А.А., Балуевский Ю.Н., Есин В.И., Шляхтуров А.В. Вопросы эскалации и деэскалации кризисных ситуаций, вооруженных конфликтов и войн. М., 2021, с. 35, 36) ядерный конфликт занимает 12-ю ступень – разумеется, ниже ступеней, предусматривающих уже реальное применение ядерного оружия.

Обеспечение стратегической стабильности – это многосторонний динамический процесс (циклы «действия – контрдействия»), предмет серьезнейших междисциплинарных исследований. При этом стратегическая стабильность обеспечивается наличием взаимного понимания и общего интереса в том, чтобы избежать катастрофических по своим последствиям кризисных ситуаций и войн.

Стратегическая стабильность и сокращение вооружений

Весьма значимыми в обеспечении стратегической стабильности являются меры по ограничению и сокращению вооружений (с соответствующими процедурами проверки и мерами транспарентности, которые неотделимы от собственно соглашения по ограничению и сокращению вооружений), а также меры по ограничению и предотвращению опасной военной деятельности. Начальником Генштаба ВС РФ генералом армии Валерием Герасимовым неоднократно отмечалось, что требуется совершенствовать механизмы предотвращения опасной военной деятельности РФ – НАТО.

Немаловажную роль в обеспечении стратегической стабильности (прежде всего кризисной устойчивости) сыграло скоротечное продление Россией и США на пятилетний срок действия Договора СНВ-3 в январе 2021 года, сразу же после прихода к власти администрации Джозефа Байдена. Отметим, что администрация Дональда Трампа фактически вела дело к тому, чтобы сорвать продление этого весьма важного соглашения.

Отечественные специалисты А.Е. Стерлин, А.А. Протасов, С.В. Крейдин обоснованно отмечают, что «классический рецепт обеспечения кризисной устойчивости или в широком смысле – стратегической стабильности – это взаимная опора стратегических игроков на эффективный базис ответных действий. Именно к этой форме взаимного сдерживания исторически пришли крупные ядерные полюсы в лице США и нашего государства».

При этом, как справедливо пишут авторы, «ситуация кризисного противостояния с опорой хотя бы одной из сторон только на стратегию упреждающих действий выглядит как неустойчивая или, как еще говорят, кризисно нестабильная» (см.: Современные трансформации концепции и силовых инструментов стратегического сдерживания // Военная мысль, № 8, август 2019, с. 7–12).

Фактор взаимного гарантированного уничтожения

Современная стратегическая стабильность, как и десятилетия назад, основана на осознании того, что в конце 1960-х годов было названо «взаимным гарантированным уничтожением» (ВГУ). Несмотря на значительное сокращение ядерных арсеналов (по сравнению с началом 1990-х годов) в РФ, США, Великобритании и Франции сохраняется огромная, принципиальная значимость ядерного оружия, обладающего целым комплексом поражающих факторов, применение которого в значительных масштабах чревато и катастрофическими вторичными и третичными последствиями, в том числе медико-биологическими и климатическими. Ядерное оружие играет и существенную политико-военную и статусную роль.

Нельзя не отметить, что наличие на протяжении десятилетий ситуации ВГУ не блокировало целого ряда направлений гонки вооружений; во взаимоотношениях между СССР и США, РФ и США сохранялась значительная степень подозрительности. Осознание ситуации ВГУ не смогло воспрепятствовать оснащению Соединенными Штатами своих МБР и БРПЛ разделяющимися головными частями. За США с очень небольшим временным разрывом последовал Советский Союз. В современных условиях, по многим оценкам, наблюдается рост числа боезарядов на стратегических средствах доставки КНР. Потенциально вслед за Китаем можно ожидать таких действий и со стороны Индии.

Ряд отечественных и зарубежных исследователей небезосновательно отмечают психологическую дискомфортность состояния ВГУ. Как и то, что страх быть уничтоженным не всегда может срабатывать.

В некоторых американских разработках говорится о том, что в условиях той или иной кризисной ситуации политический престиж может перевесить страх потенциального взаимного уничтожения, и это может привести к наиболее опасным действиям, вплоть до необратимых поступков.

О войне без победителей

Немаловажное значение для обеспечения стратегической стабильности имеет Совместное заявление президентов России и США по стратегической стабильности, принятое 16 июня 2021 года. В этом заявлении говорится: «Сегодня мы подтверждаем приверженность принципу, согласно которому в ядерной войне не может быть победителей и она никогда не должна быть развязана».

Возобновился комплексный двусторонний диалог РФ и США по стратегической стабильности. Следует прилагать максимум усилий, чтобы он принес свои плоды. Позитивным фактом следует считать и возобновление контактов между начальником Генерального штаба ВС РФ Валерием Герасимовым и председателем американского Комитета начальников штабов генералом Марком Милли, важная встреча которых состоялась 22 сентября 2021 года в Хельсинки.

Заместитель министра иностранных дел России Сергей Рябков следующим образом оценил Совместное заявление президентов РФ и США по стратегической стабильности: «Подтверждение формулы о том, что в ядерной войне не может быть победителей и она не должна быть развязана, – это существенное достижение».

Президент США Трамп в период своего пребывания у власти фактически отказывался принимать подобное заявление. В доктринальном плане при Трампе был понижен порог применения Соединенными Штатами ядерного оружия. Его администрация продемонстрировала больший упор на роль ядерного оружия в военной политике, чем предыдущие администрации (Билла Клинтона, Джорджа Буша-младшего, Барака Обамы). Обвиняя при этом, разумеется, Россию и Китай в действиях, направленных на усиление роли ядерного фактора.

Именно при Трампе США в 2020 году провели командно-штабное учение, в котором предусматривалось применение «маломощных» ядерных боеприпасов – в ответ на надуманный гипотетический ограниченный ядерный удар со стороны РФ. К тому же Трамп вышел из Договора о РСМД от 1987 года и из Договора по открытому небу от 1992 года, нанеся тем самым серьезный ущерб стратегической стабильности.

Ядерное и неядерное сдерживание

В «Военной доктрине Российской Федерации», утвержденной решением президента России Владимира Путина 25 декабря 2014 года, предусмотрено стратегическое ядерное и неядерное сдерживание.

Ядерное сдерживание в политике России обеспечивается стратегическими ядерными силами (СЯС) и нестратегическим ядерным оружием (НСЯО). Значение последнего в политике национальной безопасности России нельзя преуменьшать, в том числе в условиях огромной асимметрии в силах общего назначения и военно-экономических и научно-технических потенциалов РФ и НАТО.

Российские СЯС в последние годы претерпели массовое обновление, в том числе со значительным наращиванием их возможностей по преодолению любой перспективной системы ПРО США, с повышением их боевой устойчивости в условиях потенциально самой неблагоприятной обстановки.

Крупные результаты достигнуты в РФ в развитии системы предупреждения о ракетном нападении (СПРН) и системы контроля космического пространства (СККП), являющихся также исключительно важными компонентами средств обеспечения стратегического сдерживания и стратегической стабильности. СККП также способствует повышению скрытности действия отечественных СЯС, тому, что они могут быть своевременно выведены из-под удара баллистических и крылатых ракет противника.

Развивается и система противоракетной обороны вокруг города Москвы. Эта система, в частности, решает задачи прикрытия пунктов управления государством и вооруженными силами от одиночных и групповых ударов баллистических ракет противника. А также задачу исключения необходимости немедленных ответных действий отечественных СЯС (тем самым предотвращая непроизвольную эскалацию ядерного конфликта). Она увеличивает для верховного главного командования время для принятия решения на ответные (ответно-встречные) действия СЯС путем поражения первых десятков боевых блоков стратегических баллистических ракет при массированном ударе противника (см.: Системы ракетно-космической обороны. В 4 томах. Том I. Ракетно-космические вооружения. Создание и развитие систем ракетно-космической обороны / Под ред. О.Ю. Аксенова. М., 2020, с. 45–47).

Быстрыми темпами развиваются в России и неядерные средства стратегического сдерживания в виде высокоточного оружия большой дальности в обычном оснащении различных видов базирования. Можно считать, что серьезным вкладом в политику неядерного сдерживания РФ является осуществленное в последние годы усиление группировок российских сил общего назначения на соответствующих направлениях. В том числе на западном направлении, где нам приходится противостоять силам НАТО. В значительной мере это относится к российским Сухопутным войскам, к их роли в доядерной фазе развития военных конфликтов (см.: Салюков О.Л., Шигин А.В. Место и роль Сухопутных войск в стратегическом сдерживании // Военная мысль, № 4, 2021, с. 20–28).

Парадокс сдерживания

Сдерживание обеспечивается демонстрацией угрозы применения в тех или иных вариантах военной силы, в том числе ядерного оружия. Сдерживание, с одной стороны, призвано предотвратить войну, эскалацию конфликтной (кризисной) ситуации, эскалационное доминирование противостоящей стороны, с другой – продемонстрировать реальность того или иного варианта применения военной силы. В этом заключается парадокс сдерживания.

Очевидно, что более убедительной выглядит угроза применения неядерных средств стратегического сдерживания. Однако и здесь имеются свои пределы, связанные прежде всего с катастрофичностью последствий поражения атомных электростанций и высокотоксичных химических производств. (Ведение боевых действий с поражением крупных объектов химических производств, атомных электростанций с масштабным химическим и радиационным поражением, чреватое гибелью множества людей, можно разместить на 11-й ступени «лестницы эскалации».)

Значительно более сложным и дискуссионным является вопрос об угрозе применения НСЯО в адрес государства, обладающего ядерным оружием, что тесно связано в том числе с проблемой «ограниченной ядерной войны».

Многие отечественные и зарубежные эксперты вполне обоснованно отмечают исключительно высокую степень неопределенности относительно того, что может последовать даже за единичным применением НСЯО. «По нашему убеждению, готовность ограниченно применить ядерное оружие является сильным побудительным мотивом для сдерживания обычной региональной или мировой войны», – пишут С.А. Пономарев, В.В. Поддубный и В.И. Полегаев. Но тут же эти авторы делают очень важную оговорку: «Однако в этом случае значительно понижается порог его неограниченного применения, и у агрессора может не быть неядерной альтернативы выхода из военного конфликта» (см.: Военная мысль, № 11, 2019, с. 98).

Это также можно отнести и к гипотетическому применению ядерного оружия для деэскалации военных действий. Следует отметить, что в целом крайне сомнительной и опасной является идея о ведении «ограниченной ядерной войны» между государствами, обладающими ядерным оружием.

Сдерживание как демонстрация возможностей

Меры по сдерживанию в том числе могут в себя включать и несколько других групп мер:

– демонстрацию силы – например, патрулирование самолетами стратегической авиации, внезапные проверки войск, проведение учений (включая совместные учения РФ – КНР) и др.;

– экспозирование новых военно-технических достижений – испытания новых средств СЯС, новых средств стратегического неядерного сдерживания;

– обнародование политико-военных, военно-доктринальных установок, прежде всего относительно условий применения ядерного оружия.

Ярким примером последнего может служить утвержденный президентом России В.В. Путиным 2 июня 2020 года Указ № 355 «Об Основах государственной политики Российской Федерации в области ядерного сдерживания».

Всегда актуальна дозированность мер сдерживания, их достаточность без чрезмерного давления на «оппонента», чтобы конкретные акции по сдерживанию срабатывали в политико-психологическом и военно-стратегическом отношениях, но не вели к эскалации конфликта.

Как уже отмечалось выше, для обеспечения стратегической стабильности одного только сдерживания недостаточно. Необходимы также договоренности по ограничению и контролю над вооружениями, меры доверия, определенная транспарентность в поведении стран.

Одна из задач сдерживания – предотвращение опасной и обременительной гонки вооружений, военно-технологического соперничества на невыгодных для нас направлениях и в неприемлемых для нас масштабах. Об исключительной важности этой задачи для России неоднократно заявлял президент России Владимир Путин. Отсюда особое значение строго выверенного баланса между симметричными и асимметричными мерами сдерживания с тщательным просчетом их военно-экономических параметров.

Меры стратегического ядерного и неядерного сдерживания должны иметь адресный характер по отношению к тем или иным силам и средствам другой стороны, против отдельных направлений развития ее ВВСТ. Например, российский гиперзвуковой ракетный комплекс «Циркон» можно рассматривать как средство сдерживания по применению против нас группировок крупных надводных кораблей – авианосцев, крейсеров и эсминцев с многофункциональный системой «Иджис».

Сдерживание – это умелая демонстрация возможности и вероятности применения военной силы в целях ее неприменения другой стороной. Меры сдерживания должны убедить потенциального противника в том, что его интересам соответствует отказ от тех или иных силовых действий.

Эффективность сдерживания во многом определяется взаимодействием в крайне сложной и конфликтной информационной среде. Необходимы заблаговременные расчеты того, как то или иное направленное на сдерживание действие в политико-военной сфере воздействует на государственное руководство и высшее военное командование другой стороны. Надо внимательно изучать и глубоко знать их стереотипы мышления, политико-психологические особенности, понимать возможные иррациональные реакции, что является весьма непростой аналитической задачей.

История послевоенных десятилетий учит, что эскалация может быть сознательной (направленной), она может быть и случайной, и непреднамеренной. Перемещение по лестнице эскалации может развиваться различными темпами, происходить быстро или медленно. Эскалационное развитие может быть и очень заметным, и менее заметным. Циклы действия-контрдействия без должного кризисного управления способны становиться все более опасными, подводящими обе стороны конфликта к точке невозврата.

Нельзя исключать того, что в ходе развития кризиса под воздействием того или иного комплекса факторов могут происходить скачки вверх по лестнице эскалации или ускоренное распространение эскалации по горизонтали. Непреднамеренный подъем по лестнице эскалации вплоть до прямого использования военной силы может в том числе произойти «из-за неправильного понимания намерений противостоящей стороны и из-за того, что другая сторона неверно понимает наши намерения» (см.: Шеллинг Т. Стратегия конфликта. М., 2014, с. 230).

Многим специалистам и ученым вероятность продвижения вверх по лестнице эскалации в условиях существующего высокого уровня напряженности международной обстановки представляется весьма значительной.

В Стратегии национальной безопасности Российской Федерации (утвержденной президентом РФ Владимиром Путиным 2 июля 2021 года) говорится: «Рост геополитической нестабильности и конфликтности, усиление межгосударственных противоречий сопровождается повышением угрозы использования военной силы». При этом «увеличивается опасность перерастания вооруженных конфликтов в локальные и региональные войны, в том числе с участием ядерных держав». Это происходит в условиях того, что «космическое и информационное пространства активно осваиваются как новые сферы ведения военных действий».

При возникновении кризиса особую важность приобретает соотношение рационального и иррационального в поведении сторон. Проблеме иррациональности уже на протяжении ряда лет уделяет большое внимание значительное число западных исследователей по теории сдерживания. Один из классиков в области теории сдерживания, Томас Шеллинг, писал: «Неверно полагать, что лица, принимающие решения, просто-напросто распределены по одномерной шкале, на одном конце которой абсолютная рациональность, а на другом – полная иррациональность. Рациональность есть набор признаков, и отклонение от полной рациональности может происходить по разным направлениям». Он далее отмечал: «Иррациональность может подразумевать неупорядоченную и противоречивую систему ценностей, плохой расчет, неспособность получить сообщение или неспособность к эффективному общению; она может подразумевать случайные и бессистемные влияния в выработке решений и их доведении до других, а порой иррациональность отражает коллективный характер решения группой лиц, чьи системы ценностей не совпадают и чьи организационные решения и системы коммуникации не позволяют им действовать как единый субъект».

Авторы коллективной разработки «РЭНД Корпорэйшн» небезосновательно обращают внимание на оценку Роберта Джарвиса, одного из крупнейших ученых в области политической психологии: государства с гораздо более высокой степенью вероятности преувеличивают враждебность другой стороны, нежели преуменьшают ее; и государства обычно преувеличивают обоснованность своей собственной позиции и враждебность другой стороны.

Для управления в кризисной ситуации необходимо особое информационно-аналитическое обеспечение. В то же время следует иметь в виду, что информация, поступающая для лиц, принимающих решения, может быть противоречивой.

История учит, что критическое значение может иметь наличие или отсутствие фильтров, отсеивающих дезинформацию. Задача эта крайне важная и сложная, в том числе ввиду жесточайшего лимита времени, отпускаемого на принятие решения по вопросам войны и мира в той или иной кризисной ситуации.

Информационная обстановка может быть исключительно сложной (с учетом разнообразных соцсетей, многочисленных негосударственных акторов информационно-коммуникационных процессов). Она может оказаться на пределе адекватного восприятия лицами, принимающими решения. Постоянное информационное противоборство, обостряющееся в кризисных условиях, в условиях эскалации противостояния полно того, что стали именовать фейковыми новостями.

Кризис – это огромная психологическая нагрузка не только на лиц, принимающих решения, но и на исполнителей, особенно на разного рода операторов в вооруженных силах противостоящих сторон. Кризис – это особая критическая ситуация с высоким уровнем риска для лиц, принимающих решения (и не только для них). Уровень доверия сторон в условиях кризиса может оказаться исключительно низким. «Можно предположить, что в критической ситуации, то есть при высокой вероятности нанесения ядерного удара готовность сторон доверять друг другу будет зависеть от других критериев, чем в ходе переговоров с низким и средним уровнем риска (например, по поводу ядерных программ Ирана и Северной Кореи). Критерии и уровень доверия при разных степенях субъективного риска являются психологическим содержанием запаса устойчивости», – справедливо отмечают видные отечественные ученые в области политической и социальной психологии (см.: Журавлев А.Л., Нестик Т.А. Соснин В.А. Социально-психологические аспекты геополитической стабильности и ядерного сдерживания в XXI веке. М., 2016, с. 40).

Кризис может стать суровым, жестоким испытанием для всех субъектов такой ситуации, а также для тех, кто ее субъектом не является.

Один из крупнейших советских дипломатов, Георгий Корниенко, обоснованно писал об уроках опаснейшего Карибского кризиса 1962 года: «Первый и главный урок, вытекавший из Карибского кризиса, – не допускать возникновения подобных кризисов, чреватых пусть даже небольшой вероятностью перерастания в большую войну, не полагаться на то, что всякий раз удастся остановиться у опасной черты».

В ряде исследований обоснованно отмечается, что опыт многих конфликтных и кризисных ситуаций говорит о том, что конфронтация государств полна неопределенности, неверного понимания друг друга и ошибок в расчетах.

Одним из важных условий управления конфликтом является понимание его причин, факторов, определяющих его динамику, объективный и постоянный учет интересов задействованных в конфликте сторон. Важно не стать при выработке решений заложником собственных эмоций и определить наиболее рациональные аспекты из контекста общего информационно-психологического противоборства.

В кризисной обстановке очень важно не терять контакта с противоположной стороной, чтобы она адекватным образом (без эксцессов) реагировала на поведение другой стороны. Для этого следует использовать различные каналы взаимодействия – как по политико-дипломатической линии, так и по военной.

Кризисное управление (управление конфликтом) – это целенаправленная деятельность с очень высокой степенью риска, связанная с переводом взаимодействия конфликтующих сторон в рациональное русло, на более низкий уровень конфронтации, исходя из понимания общего интереса избежать нарастания напряженности, перехода ее в более опасные для обеих сторон фазы с катастрофическими для них потерями.

Управление кризисом означает сознательное ограничение (в том числе самооограничение) противоборства определенными рамками. Сущность такого управления во многом состоит в способности добиться баланса между обеспечением собственных интересов и обеспечением общих интересов путем предотвращения эскалации до стадии взаиморазрушительной войны.

Важно адекватное взаимное восприятие и понимание интересов, намерений и целей сторон в конфликте – соответственно и восприятие порога, который не следует переходить, чтобы не устремиться к ядерной катастрофе.

Это и политико-дипломатическая и оперативно-стратегическая задача; действия политиков (и дипломатов) и военных должны быть направлены на снижение остроты конфликта вплоть до его полной ликвидации. (Генерал армии Валерий Герасимов обоснованно говорил о том, что «развитие стратегии как науки должно охватывать два направления – развитие системы знаний о войне и совершенствование практической деятельности по ее предотвращению, подготовке к ней и ее ведению». Последняя функция военной стратегии нуждается в самом серьезном внимании, в углубленной разработке военными учеными в их тесном взаимодействии с гражданскими учеными и специалистами.) Вопросы предотвращения войны и деэскалации конфликтов должны быть частью плана обороны страны.

С появлением ядерного оружия, с осознанием всех последствий его применения и возникновением понимания невозможности победы в войне с применением ядерного оружия военная стратегия во все большей мере стала сводиться к вопросам обеспечения надежного, убедительного сдерживания. Под воздействием ядерного и ряда других военных и технологических факторов установилось новое соотношение между стратегией, оперативным искусством и тактикой (см.: Кокошин А.А., Балуевский Ю.Н., Потапов В.Я. О соотношении компонентов военного искусства в контексте трансформации мирополитической системы и технологических изменений. М., 2015).

Для отработки вопросов предотвращения войны, эффективного сдерживания представляется весьма насущным масштабное и регулярное проведение комплексных политико-военных игр с участием как военных, так и гражданских специалистов.

Меры по контролю над эскалацией и по деэскалации должны быть интегрированы в планы военных действий. Надо исходить из того, что войти в конфликт можно легко, а выход из него – это длительный и сложный, а во многом и болезненный процесс.

Конфликты могут быть сознательными (с одной или с обеих сторон), случайными, непреднамеренными. Они могут вызываться и действиями третьих сторон, связанных тем или иным образом с основными противоборствующими акторами. Самый яркий пример этого – убийство сербскими террористами австро-венгерского наследника эрцгерцога Фердинанда в Сараеве 28 июня 1914 года, ставшее детонатором Первой мировой войны, имевшей катастрофические последствия для нашей страны. Сербские радикальные националисты при этом ставили цели, не имевшие ничего общего с интересами России, но они пользовались симпатией (и поддержкой) в России. И Российская империя вступила в губительную для себя войну из-за того, что не могла себе позволить, по мнению значительной части правящих верхов и общественности, «подвергнуться унижению», связанному с потенциальным разгромом славянской Сербии Австро-Венгрией.

Не следует исключать подобного рода событий и в современных условиях.

Требуется максимизация усилий по снижению вероятности возникновения ядерной войны на сравнительно ранних ступенях лестницы эскалации за счет недопущения и ограничения войн меньшего масштаба и просто вооруженных конфликтов, в которые в разных формах могут вовлекаться государства, обладающие ядерным оружием.

Понимание катастрофических последствий потенциальной войны с такими мощными противниками, как Россия или Китай, в Вашингтоне и других западных столицах стимулирует активизацию выработки ими мер противоборства в серой зоне, ниже уровня прямого применения военной силы. Очевидно, что такая политика западных стран будет сопровождаться в том числе противоправным вмешательством во внутренние дела России и других стран. Впервые формула серой зоны нашла свое отражение на официальном уровне в таком доктринальном документе администрации Джозефа Байдена, как «Временные указания по стратегии национальной безопасности». (Противоборство в серой зоне на лестнице эскалации в упомянутой выше работе четырех авторов представлено на третьей ступени, которая предполагает повышенную степень информационного противоборства, активную демонстрацию военной силы, но еще без ее боевого применения. Следующей, четвертой ступенью эскалации в работе определена гибридная война, неотъемлемой частью которой следует считать ограниченное боевое применение военной силы (в том числе сил спецопераций) наряду с широкомасштабным использованием политических, информационно-психологических, экономических и других средств.)

В США многие военные специалисты и политики отмечают высокую степень опасности сколько-нибудь крупномасштабной обычной войны между РФ и США, КНР и США в условиях высокого уровня общей финансово-экономической и промышленно-технологической взаимозависимости. Считается, что такая война чревата коллапсом в мировой экономике, в том числе крахом экономики самих Соединенных Штатов.

Многие отечественные и зарубежные эксперты справедливо отмечают, что между ядерными державами недопустимо развязывание любой войны, любое прямое силовое столкновение, так как ни одна из сторон не будет готова признать поражение в войне с применением обычных средств. Весьма опасным следует считать и вооруженное столкновение союзников ядерных держав.

К сожалению, действия США, их союзников и партнеров в отношении России и КНР часто носят весьма дестабилизирующий, провокационный характер, полностью противоречащий интересам международной безопасности. Такое их поведение чревато самыми серьезными последствиями, в том числе для самих Соединенных Штатов и для тех, кто следует в фарватере их политики. Нейтрализация такой деятельности требует от нашей страны постоянной бдительности и поддержания на высоком уровне всех компонентов сил и средств стратегического политико-военного сдерживания.

Большую роль должен играть и переговорный процесс, направленный в конечном счете на укрепление стратегической стабильности на взаимоприемлемых условиях и на равноправной основе в современной все более сложной и многообразной системе мировой политики.

 

Опубликовано в газете «Независимое военное обозрение», 14.10.2021 и 21.10.2021

https://nvo.ng.ru/realty/2021-10-14/1_1162_demonstration.html

https://nvo.ng.ru/armament/2021-10-21/1_1163_demonstration.html?print=Y

А.Кокошин представляет оценку поведения Н.С.Хрущева в Карибском кризисе одним из крупнейших отечественных дипломатов Г.М.Корниенко

 

Г.М. Корниенко: "Неизбежность той реакции со стороны Кеннеди, с которой столкнулся Хрущев, когда на Кубе были обнаружены тайно доставлявшиеся туда советские ракеты средней дальности, на мой взгляд, обусловливалась главным образом тем, что Хрущев совершенно не принял во внимание психологический фактор, сыгравший определяющую роль в такой реакции.

 

В свою очередь это упущение объясняется тем, что Хрущеву вообще было свойственно, особенно в последние годы его пребывания у власти, пренебрежительное отношение к экспертным знаниям и к мнениям людей, которые располагали такими знани­ями и имели свое мнение. Сейчас известно, что он проигнорировал имевшиеся у А.И. Микояна со­мнения насчет разумности размещения ракет на Кубе и высказанную А.А. Громыко уверенность в том, что такой шаг вызовет «политический взрыв» в Вашингтоне. Известно и то, что Хрущев не прислушался к мнению кубинских руководителей, которые, лучше него понимая психологию американцев, предлагали не делать тайны из намерений разместить ракеты на Кубе. Я уж не говорю о том, что никто не удосужился поинтересоваться мнением советского посла в США (или хотя бы заранее поставить его в известность). Будь это сделано, смею думать, что посольство до­вольно точно предсказало бы реакцию Вашингтона на планировавшееся размещение ракет и особенно на то, каким обманным образом это предполагалось делать". - См.: Корниенко Г.М. "Холодная война". Свидетельство ее участников. М.: ОЛМА ПРЕСС, 2001. С. 113-114.

 

 

О внезапности 22 июня 1941 года

Андрей Кокошин, Владимир Золотарев, Александр Шляхтуров, Владимир Потапов

 

Статья "Подлость не была внезапной" 15 июня 2021 г.

 

Представляем авторов

Кокошин Андрей Афанасьевич - академик РАН, 6-й секретарь Совета безопасности РФ; Золотарев Владимир Антонович - доктор юридических наук, доктор исторических наук, генерал-майор в отставке; Потапов Владимир Яковлевич - генерал-полковник в отставке, бывший заместитель секретаря Совета безопасности РФ; Шляхтуров Александр Васильевич - кандидат военных наук, генерал-полковник в отставке, бывший начальник Главного разведывательного управления Генштаба Вооруженных сил РФ - заместитель начальника ГШ ВС РФ

 

22 июня 1941 года на нашу страну, на наши Вооруженные силы обрушился удар нацистского вермахта огромной силы. Новости

Преступные цели руководства гитлеровской Германии в войне против нашей Родины включали в себя уничтожение Советского Союза как государства, захват его богатств и земель, истребление наиболее активной части населения, прежде всего представителей партийных и советских органов, интеллигенции, славян, евреев и всех тех, кто вел борьбу против агрессора. Остальным гражданам было уготовано либо изгнание в Сибирь без средств к существованию, либо участь рабов арийских хозяев.

Партийно-государственное руководство Советского Союза и командование Красной армии и Красного флота, вся страна готовились к широкомасштабной войне, и она в принципе не была неожиданной (внезапной). На протяжении многих лет в СССР были предприняты огромные усилия по развитию промышленности в целом и ее оборонных отраслей, по разработке и производству вооружений и военной техники по всему необходимому в тот период спектру. Многие отрасли были созданы ударным, сверхнапряженным трудом в нашей стране в первые пятилетки практически с нуля. Предметом постоянных забот высшего советского руководства было строительство Вооруженных сил, обеспечение престижа военной службы, обеспеченности военнослужащими. И.В. Сталин большое внимание уделял непосредственно развитию авиации, танков, артиллерии.

У советской оборонной промышленности, армии и флота перед войной оставалось множество проблем, подчас весьма сложных и острых, болезненных, которые в значительной мере были известны соответствующим руководителям, но наиболее рельефно вскрылись после начала войны. В целом же можно констатировать, что накануне Второй мировой войны, ставшей для нас Великой Отечественной войной, в военно-техническом, промышленно-экономическом и морально-политическом отношении наша страна оказалась гораздо лучше подготовлена, чем Российская империя перед Первой мировой войной. Но нам в 1941-1945 годах пришлось иметь дело и с гораздо более мощным и опасным противником, чем были для России Германская и Австро-Венгерская империи в 1914 году.

Оценивая положение дел с подготовкой нашей страны к войне, не следует забывать и о таких событиях (второй половины 1930-х годов), как массовые незаконные репрессии, в том числе в Вооруженных силах и в оборонной промышленности и науке, в органах госбезопасности, в наркомате иностранных дел и других, которые не могли не нанести серьезного ущерба усилиям Советского Союза по обеспечению должной обороноспособности. Ответственность за репрессии в первую очередь несут Сталин и ряд других высших руководителей страны.

Хотя война по большому счету была ожидаемым событием, само нападение гитлеровской Германии, формы и масштабы развернувшихся на западе нашей страны военных действий характеризовались высокой степенью внезапности - не только тактической и оперативной, но и стратегической. Опаснейшим противником в результате была захвачена стратегическая инициатива. Вермахту удалось нанести поражение первому стратегическому эшелону, а также значительный урон бомбардировочной авиацией и второму эшелону РККА, захватить огромную территорию. Под угрозой оказалось само существование нашего многовекового государства и нашего народа.

Наша страна одержала выдающуюся победу над самой зловещей силой мировой истории

Один из лучших полководцев в истории нашего Отечества К.К. Рокоссовский писал о том, что осуществление вермахтом внезапности в таких масштабах имело ошеломляющий характер и создало состояние шока в наших войсках, "не подготовленных к этому". Он справедливо отмечал, что этому способствовал целый ряд причин политического и военного порядка, которые относились ко времени, "отдаленному от начала войны".

Среди проявлений внезапности для наших Вооруженных сил, как справедливо отмечал генерал армии М.А. Гареев, было то, что войска приграничных округов в целом не были заблаговременно приведены в боевую готовность и до начала гитлеровского нападения не заняли позиций для обороны.

В то же время огромное значение для понимания трагических событий 1941 года имеет не просто факт внезапного нападения, а нераспознанность предельно радикального характера политических и военно-стратегических целей Гитлера, находившихся под сильнейшим воздействием его идеологии, недопонимание высшим командованием РККА уровня военного искусства вермахта. Нельзя недооценивать и масштабную дезинформационную деятельность Берлина. Сыграли свою роль и принципиальные ошибки в выборе военной стратегии РККА, в дислокации советских войск на Западе, наличие серьезнейших проблем в состоянии Красной армии, в положении дел с получением, анализом и донесением разведданных до лиц, принимающих решения.

* * *

Национал-социализм продемонстрировал нечасто встречающееся в мировой истории устойчивое и планомерное следование в политике и в военной сфере идеологемам, сформулированным Гитлером в его программной книге "Майн кампф". В ней были весьма откровенно сформулированы основные задачи Германии в захвате "жизненного пространства" на Востоке. Конкретные установки на уничтожение Советского Союза отражались в серии речей Гитлера на различных встречах с руководителями нацистской партии, вермахта, в выступлениях руководителей Третьего рейха. В некоторых случаях их содержание становилось известно советским разведчикам, о чем они докладывали в центр.

Необходимо было глубже и детальнее исследовать авантюристические действия Берлина в таких ситуациях, как ввод немецких войск в Рейнскую область, аншлюс Австрии, захват Чехословакии, агрессия против Польши. Многое свидетельствует о том, что абсолютный характер войны гитлеровской Германии против СССР - войны на уничтожение - был не сразу распознан в Кремле.

Следствием неадекватных представлений о будущей войне явилась в том числе неготовность органов гос управления и военного руководства СССР к началу Великой Отечественной войны.

В фундаментальном современном труде российских ученых по истории войны отмечается что "мучительный поиск оптимальных форм государственного и военно-стратегического руководства с началом Великой Отечественной войны занял непозволительно много времени - более полутора месяцев".

Маршал Победы Георгий Константинович Жуков в своих "Воспоминаниях и размышлениях" сделал исключительно важное, честное признание относительно событий 22 июня 1941 года: "Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не предполагался".

Внезапность нападения была ошеломляющей и создала состояние шока в наших войсках

Это было следствием недопонимания высшим командованием РККА достигнутого к этому времени вермахтом уровня военного искусства не только на тактическом и оперативном уровне, но и на уровне стратегическом. Отражением этого было не соответствовавшее действительности заявление наркома обороны С.К. Тимошенко в декабре 1940-го на совещании командного состава РККА: "В смысле стратегического творчества опыт войны в Европе, пожалуй, не несет ничего нового".

Непонимание нового характера военной стратегии вермахта, того, как может начаться война с Германией, отразилось на замысле и сценариях двух военных игр, которые проводились в наркомате обороны вскоре после декабрьского (1940 г.) совещания в Москве.

Дезинформация в отношении советского партийно-государственного руководства была беспрецедентной по размаху и изощренности. В этих усилиях принимали участие непосредственно Гитлер, Риббентроп, Геббельс, немецкое высшее военное командование, разведслужбы Третьего рейха. Дезинформация, как писал член-корреспондент Академии военных наук С.Н. Першуткин, распространялась с помощью многообразных инструментов и форм: за счет личных встреч советских и германских представителей, публикаций в прессе, распространяемых слухов… К встречам можно отнести и переговоры В.М. Молотова с Гитлером и Риббентропом в Берлине в ноябре 1940 года. Характер тем, поднимавшихся немецкой стороной, позволяет с высокой степенью уверенности говорить, что это был акт дезинформации - в первую очередь в силу того, что в этот момент полным ходом шла интенсивная разработка планов нападения на СССР. Директива Гитлера № 21 (план "Барбаросса") была подписана вскоре после отъезда Молотова из Берлина.

С.Н. Першуткин обоснованно писал, что Берлин вел тонкую психологическую игру, для того чтобы убедительно объяснить советской стороне многочисленные данные о военных приготовлениях Третьего рейха у границ Советского Союза. Формула применения прямого силового давления на СССР, предъявления того или иного ультиматума Кремлю, относительно которых говорилось в западной печати и в сообщениях наших дипломатов и разведчиков, полностью вписывалась в проводимую до этого политику нацистской Германии по отношению к ряду других европейских государств.

В определенной мере к дезинформации и дезориентации советского руководства и военного командования можно отнести высокий уровень открытости применительно к посещению советскими делегациями (комиссиями) сотен предприятий военной промышленности и военных объектов в Германии в 1939-1940 годах. Такая открытость была призвана создать у советской стороны впечатление о позитивных намерениях Германии в отношении СССР. При этом в Берлине были уверены в том, что в Советском Союзе не успеют до нападения Германии на СССР освоить те военно-технические средства, которые демонстрировались советским специалистам и которые было разрешено по довольно широкому спектру закупать советской стороне.

В целом дезинформация Берлина оказалась, к величайшему сожалению, полностью нераспознанной.

Можно с уверенностью сегодня говорить о том, что одним из важнейших факторов, способствовавших успеху внезапности со стороны вермахта было практическое игнорирование советским руководством и высшим командованием РККА вопросов обороны в стратегическом масштабе.

У значительной части командного состава Красной армии доминировал культ наступления. Культ наступательной стратегии, наступательных действий на всех уровнях военного искусства присутствовал в силу определенных идеологических установок партийно-государственного руководства СССР.

Глубокая разработка вопросов активной стратегической обороны (с переходом ее в контрнаступательные действия, трансформирующиеся в общее наступление) для Красной армии практически остановилась, в том числе под влиянием разгрома школы выдающегося русского военного теоретика А.А. Свечина, учиненного М.Н. Тухачевским в 1932 году.

Ставка на немедленное наступление после начала войны в значительной мере обусловила дислокацию сил Красной армии на Западе, прежде всего на Белостокском и Львовском выступах. Такая конфигурация оказалась крайне невыгодной перед лицом внезапных наступательных действий вермахта. В непосредственной близости от границы были сосредоточены основные силы первого стратегического эшелона РККА, которые к моменту начала войны не были обеспечены оборонительными сооружениями, находившимися в разной стадии строительства.

Есть ряд свидетельств того, что имелись альтернативы такому расположению наших войск. Это относится, в частности, к предложениям Маршала Советского Союза Б.М. Шапошникова относительно дислокации основных сил западных округов на старой государственной границе за линией мощных укрепрайонов.

Общепризнано, что после советско-финской войны наши Вооруженные силы оказались в сложном положении, что осознавало и партийно-государственное руководство, и высшее военное командование. Об этом, в частности, шел серьезный разговор на совещании под председательством И.В. Сталина. В выступлении на нем 17 апреля 1940 года Сталин, в частности, говорил о том, что у нас практически нет культурного, квалифицированного командного состава.

Жесткие, нелицеприятные оценки состояния РККА и наркомата обороны были сделаны в акте приема дел от наркома обороны К.Е. Ворошилова С.К. Тимошенко (декабрь 1940 г.). На том же декабрьском совещании 1940 года начальник Генштаба РККА К.А. Мерецков особо отмечал недостаточную оперативную подготовленность и военную культуру высшего командного состава, штабов высокого уровня, проблемы с боевой и оперативной подготовкой авиации, с вопросами вождения крупных современных авиационных и механизированных соединений…

Весьма важной причиной серьезных проблем в РККА был быстрый рост численности Красной армии ввиду явного нарастания военной угрозы для СССР. Возник острейший дефицит квалифицированных военных кадров. Эта проблема усугублялась тем существенным ущербом, который был нанесен нашей армии и флоту массовыми репрессиями.

Масштабные усилия наркомата обороны, Генштаба, поддерживаемые и направляемые высшим руководством Советского Союза, демонстрировали стремление как можно скорее повысить боеспособность наших Вооруженных сил, обеспечить должный уровень оперативной и боевой подготовки, морально-политической подготовки, их технической оснащенности. При этом РККА подверглась исключительно масштабной реорганизации, которая могла дать свои плоды только за пределами 1941 года. Все современные авторитетные авторы указывают, что такое решение было принято на основе неверно определенных сроков начала войны.

Одним из важнейших элементов этой реорганизации должно было стать создание 30 гигантских мехкорпусов (более чем по 1000 танков в каждом). Им предназначалась исключительно важная роль в будущей войне. К началу войны большая часть формируемых мехкорпусов оказалась таковыми лишь на бумаге. Особенно это было характерно для 20 мехкорпусов, которые начали формироваться в феврале-марте 1941 года. Создание этих мехкорпусов потребовало ликвидации танковых бригад, ломки многих других организмов Сухопутных войск РККА. Бригады же были только-только созданы и сколочены перед этим вместо ликвидированных в одночасье, после скоропалительных и непродуманных решений лета 1939 года, якобы "громоздких" и трудно управляемых танковых корпусов (по 560 танков).

По выражению Маршала Советского Союза М.В. Захарова, менее чем за два года были осуществлены две "коренных ломки войсковых организмов", с разворотом на 180%. Такие развороты далеко не лучшим образом характеризуют практику принятия важнейших для государства и армии решений в предвоенные годы.

Советская военная и политическая разведслужбы непосредственно перед Великой Отечественной войной проходили стадию активного восстановления после репрессий 1937-1938 годов. Они при этом претерпели значительную реорганизацию: военная разведка в 1940-м, а политическая - в 1941-м.

В 1939-1940 годах военную разведку возглавлял сталинский выдвиженец молодой летчик Герой Советского Союза И.И. Проскуров, не имевший до этого никакого опыта работы в разведке. Новичком был и глава политической разведки П.В. Фитин. Оба этих молодых руководителя, несмотря на отсутствие профессиональных знаний и навыков, проявили себя как энергичные, умные офицеры, хорошие организаторы. В июле 1940-го Проскурова сменил генерал-лейтенант Ф.И. Голиков, который имел значительный опыт службы и на командных, и на политических должностях, но к разведке до назначения на должность ее руководителя никакого отношения не имел. Голиков в своих усилиях по восстановлению стратегической военной разведки в значительной мере продолжил то, что делал Проскуров.

До Проскурова и Фитина в результате репрессий было уничтожено значительное число высокопрофессиональных разведчиков, в том числе целый ряд руководителей этих разведслужб. Так, в военной разведке перед Проскуровым были расстреляны подряд четыре ее руководителя. В обеих разведслужбах были репрессированы сотни сотрудников центрального аппарата и разведчиков, работавших "в поле". На место репрессированных пришли молодые, неопытные сотрудники, которым пришлось в экстренном порядке осваивать эту сложнейшую профессию, требующую многолетних целенаправленных усилий по овладению ею.

Особенностью механизма использования развединформации в СССР в тот период было то, что весьма значительная ее часть поступала высшему руководству страны в сыром, не отработанном аналитиками. Нет никаких свидетельств, что разведывательную информацию кто-то анализировал и систематизировал в непосредственном окружении Сталина и других высших руководителей страны.

Советские разведчики добывали обильную информацию с риском для жизни. Но ценнейшие сведения переплетались с данными непервостепенного порядка, достоверная информация с дезинформацией. Все это, минуя потенциальные фильтры, проходило в значительных объемах прямо "наверх". У партийно-государственного руководства и военного командования создавалась запутанная картина, не позволявшая делать адекватные выводы.

При этом делались крупные ошибки в оценке возможностей вермахта. С одной стороны, значительно завышалась общая численность танков (более чем в 3 раза) и самолетов, число дивизий, с другой - неверно оценивалось соотношение сил вермахта на Западе и Востоке; в том числе, по приводимым видным историком военной разведки Кондрашовым данным, почти в три раза завышалось число немецких дивизий, нацеленных против Англии (122 дивизии; на деле их было 41). Последнее, возможно, давало основание Сталину считать, что вермахт по-прежнему нацелен прежде всего на разгром Англии, а не на Советский Союз.

Значительная часть информации разведслужб давала весьма объемную, хотя зачастую и противоречивую картину нарастания угрозы агрессии со стороны нацистской Германии именно к лету 1941 года. Имелись в этой информации различные варианты оперативно-стратегических планов вермахта и различные возможные сроки нападения Третьего рейха на Советский Союз. Эти сведения нуждались в детальном анализе и обобщении с вариативными прогностическими выводами.

В целом политическая и военно-стратегическая разведки СССР добились весьма значительных результатов - особенно с учетом того состояния, в котором они оказались в период, непосредственно предшествующий предвоенному периоду. По-видимому, это был максимум того, чего могли достичь наши разведслужбы на тот момент.

Свой долг перед Родиной разведчики выполнили. Но положение дел с анализом гитлеровских планов в отношении судьбы СССР (в том числе с отфильтровыванием дезинформации), с пониманием того, с каким противником придется иметь дело в будущей войне, в значительной мере девальвировало их героические усилия.

Оценивая значение информации, поступавшей из других источников, можно отметить важность того, что давали по своим каналам разведорганы пограничных войск НКВД, оперативная разведка западных военных округов. Имелась информация и от радиоразведки. Особенно значимой такая информация была в недели, непосредственно предшествовавшие нападению Германии на СССР.

Исключительно важная информация с точки зрения распознавания приближения момента нападения Германии на СССР об активизации разведывательной деятельности в Советском Союзе немецкой стороны весной-летом 1941 года поступала по линии контрразведывательных органов госбезопасности. Шла также информация по линии НКВД о нарастающих масштабах проникновения в наше воздушное пространство самолетов немецкой авиации (чему "сверху" в целом было дано указание не препятствовать, чтобы "не провоцировать" Берлин).

Вся совокупность такой информации должна была бы в том или ином аналитическом межведомственном (надведомственном) центре сопрягаться с информацией стратегической политической и военной разведки, с информацией, поступающей по каналам наркомата иностранных дел, с разработками ученых… Этого, к сожалению, у нас накануне 22 июня 1941 года не было предусмотрено.

* * *

Потребовались огромные усилия и жертвы всей нашей страны, в том числе ее высшего руководства, военного командования, для того, чтобы нейтрализовать последствия внезапного нападения опаснейшего противника, чтобы вырвать у него стратегическую инициативу. Неоднократно были продемонстрированы Красной армией выдающиеся образцы военного искусства. Наша страна, наши Вооруженные силы в конечном итоге одержали выдающуюся победу над самой зловещей и мощной силой мировой истории, внесли решающий вклад в спасение человеческой цивилизации.

https://rg.ru/2021/06/15/gitler-ispolzoval-vse-gnusnejshie-metody-pri-napadenii-22-iiunia-1941-goda.html

О главном уроке Карибского кризиса 1962 г. А.Кокошин приводит оценку выдающегося советского дипломата Г.М.Корниенко

Г.М. Корниенко: "Первый и главный урок, вытекавший из карибского кризиса, с чем согласно и большинство американских его участников и исследователей, — не допускать возникновения подобных' кризисов, чрева­тых пусть даже небольшой вероятностью перераста­ния в большую войну, не полагаться на то, что всякий раз удастся остановиться у опасной черты. Самый радикальный способ исключить возможность возник­новения таких кризисов     изменение состояния международных отношений до такой степени, чтобы для кризисов не было причин; Но хотя за последую­щие годы ситуация в мире во многом изменилась, она весьма далека от того, чтобы международные кризи­сы стали просто невозможными. Скорее наоборот". - См.: Корниенко Г.М. "Холодная война". Свидетельство ее участников. М.: ОЛМА ПРЕСС, 2001. С. 147-148.

Подкатегории