Научные труды и Публикации
А.А. Кокошин. Они заглянули в будущее: Александр Свечин и Георгий Иссерсон. Отечественное военно-теоретическое наследие 1920–1930-х годов и его современное осмысление.
По прошествии многих лет изучения творчества отечественных и зарубежных военных историков и теоретиков могу убежденно говорить о том, что самой значительной фигурой среди военных теоретиков является Александр Свечин – не только для своего времени, но и для современных условий. Ставлю Свечина выше Карла Клаузевица, а тем более выше Лиддел Гарта.
Очень высоко оцениваю Андрея Снесарева, Бориса Шапошникова, Георгия Иссерсона, трудившихся на военно-теоретическом поприще в этот же период. Надо вспомнить и Владимира Меликова (1897–1946), почти забытого военного теоретика (и одновременно военного историка!) – одного из учеников Свечина. Специалистам Меликов известен исследованиями по истории Первой мировой войны, Советско-польской войны 1920 года, Гражданской войны, а также капитальным трудом «Стратегическое развертывание», изданным в 1939-м и имевшим весьма актуальное звучание накануне Великой Отечественной войны.
В ряду видных военных теоретиков 1920-х и 1930-х годов – Владимир Триандафилов, Иероним Уборевич, Роберт Эйдеман, Александр Егоров, Евгений Шиловский и др. Далеко не все написанные ими работы выдержали проверку временем, нередко в них содержались принципиальные ошибки. Но в целом публикация их исследований, активные дискуссии того времени по актуальным военно-историческим и военно-теоретическим проблемам создавали особую творческую атмосферу.
Которая была, к сожалению, на десятилетия утрачена после массовых репрессий в отношении высшего и старшего командного состава РККА (и РККФ) в 1937–1939 годах. Многие репрессированные были прекрасными педагогами и воспитателями. О чем имеется немало свидетельств их учеников – советских военачальников, одержавших выдающуюся победу над нацистским вермахтом.
АЛЕКСАНДР СВЕЧИН
Александр Андреевич Свечин (1878–1938), будучи профессиональным военным, пройдя две большие войны (Русско-японскую и Первую мировую), окончив императорскую Академию Генерального штаба, в своих трудах на высочайшем уровне исследовал вопросы международной политики, внутренней политики государств, мировой экономики. Он блестяще владел немецким и французским языками, изучил огромный пласт военной и гражданской литературы по политической истории войн и экономическим вопросам. Эрудиция Свечина, его способность оперировать многими разнообразными фактами и параметрами носят экстраординарный характер. В этом отношении Александр Андреевич остается, по-видимому, непревзойденным военным теоретиком.
У Свечина был богатый опыт и строевой командной службы, и штабной, в том числе опыт разведывательной работы (тогда говорили «разведочной») – как в царской армии, так и в РККА. (По предоставленным мне данным из архива ГРУ Генштаба ВС РФ, аналитическая работа Свечина в Разведуправлении Наркомата обороны СССР была весьма высоко оценена его начальником комкором Семеном Урицким.)
Свечина отличает строгая логика, раскрепощенная, освобожденная от всяких догм мысль, исключительная научная и гражданская честность, что создавало для него немало проблем в жизни. Будучи генералом царской армии, затем служа в РККА, он не заискивал перед новой властью, не чернил прошлого, но и не уклонялся от освещения сложных, весьма проблемных мест в политико-военной и военной истории дореволюционного периода.
Главный труд Свечина – «Стратегия» (изданный сначала в 1926, а затем в 1927 году) – высится как сложная многомерная конструкция политико-военной, оперативной, тактической, военно-стратегической мысли, скрепленная крепким профессионализмом, высокой ответственностью перед своим народом, перед Вооруженными силами нашего Отечества. Она возвышается надо всем, что было создано до него и после него.
«Стратегия» Свечина была переиздана в 2003 году прежде всего стараниями незабвенного генерал-майора Игната Даниленко, профессора Военной академии Генштаба ВС России. Большую работу по возрождению наследия Свечина проделали полковники Александр Савинкин и Александр Кавторадзе, подполковник Юрий Думби (защитивший весьма достойную диссертацию по творчеству Свечина). А одним из первых, кто начал заниматься восстановлением наследия Свечина в 1960-е годы, был генерал-майор Валентин Ларионов, один из моих учителей и соавторов.
Александра Свечина расстреляли в 1938 году по сфабрикованному обвинению. Он своей вины на скоротечном следствии не признавал, никого не оговорил. Был полностью реабилитирован в 1956 году.
Где-то в середине 1970-х ветеран-генштабист, полковник, доктор исторических наук Василий Кулиш говорил мне, что «Стратегию» Свечина после его гибели тайком хранили у себя многие офицеры Генштаба РККА и во время Великой Отечественной частенько обращались к ней за советом. Как рассказывал мне (тоже где-то в середине 1970-х) генерал-полковник Николай Ломов, его непосредственный начальник замечательный советский генштабист генерал Сергей Штеменко, занимавший во второй половине Великой Отечественной войны пост начальника главного оперативного управления Генштаба РККА, не раз бывавший у Сталина в кабинете, видел эту книгу Свечина на столе вождя.
В «папке Сталина» в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) был обнаружен еще один крупный труд Свечина – «История военного искусства» – с многочисленными подчеркиваниями красным карандашом, что было в привычке Сталина. Когда была им прочитана (причем досконально) эта книга, не совсем ясно – архивных свидетельств нет.
ПРЕОДОЛЕТЬ РАЗОБЩЕННОСТЬ НАУК
Свечин не раз сетовал, что «мы вовсе не имеем историю войн; в лучшем случае так называемая военная история представляет только оперативную историю». Он также отмечал, критикуя многие современные ему работы, что «причинная связь военных событий ищется лишь под углом зрения чисто военных соображений, что, безусловно, ошибочно». Александр Андреевич подчеркивал необходимость учета исследователями военной стратегии всего комплекса политических факторов – иначе, по его словам, «стратегия вопиет от искажения логики событий военными историками».
Эти замечания Свечина остаются справедливыми и для многих современных военно-научных исследований.
Как и Свечину, ряду других отечественных военных теоретиков – Андрею Снесареву, Борису Шапошникову, Николаю Кладо – было свойственно глубокое осмысление проблем военной науки и связанных с нею проблем общественных наук в целом. Общим у всех этих авторов было убеждение в том, как велика роль особого для военной (и политико-военной) теории исторического знания, особенно политической истории войн. Отмечая особую важность исторических исследований, уместно вспомнить замечание Шапошникова, что история дает не готовые результаты, но «отправные знания для познания войн».
Свечин шел по стопам видного дореволюционного военного теоретика генерала Николая Михневича, который причислял военную науку к социальным наукам. Александр Андреевич отмечал в «Стратегии», что наука о стратегии – часть социологии (сегодня мы сказали бы – скорее политической науки). Этот тезис глубоко и очень убедительно обоснован Свечиным.
Можно говорить о том, что разобщенность многих сугубо военно-научных исследований и работ в области политологии и социологии, имеющих отношение к проблемам войны и мира, до сих пор не преодолена. На преодоление этого разрыва должны быть направлены усилия и гражданских, и военных ученых и специалистов. (Нельзя не вспомнить, что противником изоляции военной науки от других общественных наук выступал многолетний президент Академии военных наук генерал армии Махмут Гареев, выдающийся военный теоретик и историк).
Свечин большое внимание уделил аспектам заблаговременной подготовки к войне, ее внутриполитическому и экономическому обеспечению. Он писал о необходимости иметь «экономический Генеральный штаб», что в годы Великой Отечественной войны реализовалось в деятельности такого органа, как Государственный комитет обороны (ГКО).
Крупной заслугой Свечина является отработка в его «Стратегии» концепции «перманентной мобилизации» применительно к будущей войне. Перманентная мобилизация сыграла огромную роль, особенно в тяжелейших для нашей страны и Красной армии условиях 1941 и 1942 годов, когда Советский Союз дважды оказался на грани катастрофы. В экстренном порядке формировались многие сотни новых стрелковых дивизий, танковых бригад, которые в большинстве своем скоротечно вводились в бой.
Свечин глубоко изучил Первую мировую войну, Франко-прусскую войну 1870–1871 годов, войны XVIII века и более ранних периодов. В этом отношении им был учтен опыт творчества Клаузевица (о котором Свечин написал книгу, изданную в 1935-м).
Изучая военную историю в контексте политической истории войн с учетом экономических, демографических и физико-географических факторов, Свечин опирался и на труды немецкого гражданского историка Ганса Дельбрюка (1848–1929), который известен разработкой этих факторов. За уважительное отношение к таким аспектам творчества Дельбрюка Свечина не раз подвергали жесткой критике.
Свечин был не чужд и такой науке, как психология. Следуя примеру военно-исторических исследований Клаузевица, он дал тонкие психологические оценки поведения многих военных руководителей.
Свечин и Шапошников в труде «Мозг армии» по ряду принципиальных вопросов теории войны пошли дальше и глубже Клаузевица. Это относится и к вопросу о примате политики по отношению к военной стратегии. Отмечали они и важность обратной связи между ними. На основе таких размышлений они делали исключительно важные выводы относительно задач стратегического управления (руководства) при подготовке и ведении войны. Это относится и к формуле «интегрального полководца» для будущей войны, предложенной Свечиным и поддержанной Шапошниковым.
В годы Великой Отечественной эта формула воплотилась в идею Ставки Верховного главнокомандования (органически сочетавшейся с ГКО), во главе которой встал глава ВКП(б) и Совета народных комиссаров Сталин. Идея «интегрального полководца» с учетом всей специфики политико-военной обстановки имеет практическое значение и в современных условиях.
Чтобы «заглянуть в будущее» (этим будущим в первую очередь стала Вторая мировая война), Свечин проделал огромную военно-историческую работу. Его предвидения уникальны. Он предвидел неустойчивость Версальской системы, созданной победителями в Первой мировой войне, судьбу Чехословакии, нападение Германии на Польшу в начале будущей войны, значение стратегической обороны для СССР, тяжелый характер будущей войны и др.
Единственным, кто превзошел Свечина в политико-военных предвидениях, был Фридрих Энгельс, который с исключительной прозорливостью за 28 лет до начала Первой мировой писал о характере этой войны и ее последствиях. Современные исследователи крайне редко обращаются к этим предвидениям Энгельса. А они весьма поучительны – прежде всего фундаментальной методологической основой, опять же с опорой на серьезное комплексное изучение политической и военной истории, включая вопросы военно-технической эволюции.
О предвидениях Свечина мне довелось писать в 1990 году в специальной статье в соавторстве с генералом армии Владимиром Лобовым, весьма серьезным военным ученым и видным военачальником с богатейшим опытом военной службы, включая кратковременное (к сожалению) пребывание на посту начальника Генштаба ВС СССР.
ГЕОРГИЙ ИССЕРСОН
В один ряд с предвидениями Свечина я бы поставил и предвидения Георгия Самойловича Иссерсона (1898–1976). В труде «Новые формы борьбы», изданном в 1940 году, он дал исключительно важные оценки начавшейся Второй мировой войны. Они не того политико-военного уровня, как предвидения Энгельса и Свечина, но чрезвычайно ценны в оперативно-стратегическом плане.
Иссерсон сделал среди прочего вывод о том, что в войне с Польшей Германия осенью 1939 года смогла обеспечить «небывалую стратегическую внезапность» за счет того, что поляки не могли распознать, в какие промежутки времени происходила мобилизация, сосредоточение и развертывание сил вермахта. Он также отмечал, что «ведение решительных операций» на окружение и уничтожение «приобрело новые возможности».
Иссерсон рассматривал развитие военного искусства в необходимой динамике, заглядывая в ближайшее будущее. Он прозорливо писал: «С точки зрения осуществления новых форм военного искусства война в Испании могла бы быть названа прологом драмы, германо-польская война – завязкой драмы и война в Западной Европе – ее развитием... Финал всей драмы скрывается еще в будущей истории».
Заметим, что оценки и выводы Иссерсона были сделаны в доступной форме – в виде монографии. А не в секретной записке, направленной «по инстанции» и, возможно, затерявшейся бы в недрах Генштаба РККА. (Где в предвоенное время происходила слишком частая смена руководства, кадрового состава. Вместо расстрелянного в 1939 году начальника Генштаба Александра Егорова на этот пост был назначен Шапошников, затем он был заменен Кириллом Мерецковым, а тот через несколько месяцев – Георгием Жуковым. То же происходило и в ведущих подразделениях Генштаба и центрального аппарата Наркомата обороны в целом. Как отмечал, например, бывший заместитель начальника Главного разведывательного управления Генштаба ВС РФ генерал-лейтенант Вячеслав Кондрашов, в 1937–1939 годах были расстреляны подряд четыре руководителя военной разведки Красной армии.)
Исследование, проведенное Иссерсоном по горячим следам германо-польской войны 1939 года, было осуществлено исключительно с использованием открытых источников. Тем самым он блестяще реализовал мысль Свечина в его «Стратегии» (а также Шапошникова в его труде «Мозг армии»), что в первую очередь надо изучать противника на основе опубликованных материалов, которых было немало и в тот, и в последующие периоды за рубежом. Важнейшие разработки Иссерсона, увы, не были приняты во внимание в советском предвоенном политико-военном и оперативно-стратегическом планировании, хотя они могли бы сыграть важную роль в прогнозировании стратегии нацистского вермахта в отношении СССР накануне 22 июня 1941 года. Георгий Самойлович был репрессирован в 1941 года, приговорен к расстрелу, замененному 10 годами лишения свободы. Реабилитирован в 1955 году.
Специалистам известно, что Георгий Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» честно признавал, что ни он, ни нарком обороны Семен Тимошенко не смогли предвидеть характер действий нацистского вермахта против наших войск летом 1941 года. Для нас эти действия трагично обернулись стратегической внезапностью – именно в том духе, как это выявил в своем труде «Новые формы борьбы» Иссерсон.
Иссерсон (наряду с Триандафиловым, Коленковским, Тухачевским, Эйдеманом и др.) внес значительный вклад в разработку «теории глубокой операции» – предмет заслуженной гордости советской военной науки того периода. К сожалению, у нас отсутствовали аналогичные разработки по проблемам обороны, а они были бы крайне востребованы в 1941 и 1942 годах. Значительная часть наследия Иссерсона была недавно основательно проанализирована в монографии Алексея Кривопалова («В тени глубокой операции. Подготовка Красной армии к войне на западной границе в 1926–1941 гг.». М., 2022).
О значении наследия других выдающихся отечественных военных теоретиков мы расскажем в следующем номере.
https://nvo.ng.ru/realty/2023-10-05/1_1256_future.html
А.А. Кокошин. Фундаментальные труды и ненаписанные книги. Отечественное военно-теоретическое наследие 1920–1930-х годов и его современное осмысление.
В предыдущем номере (см. «НВО» от 05.10.2023) мы говорили об Александре Андреевиче Свечине – самой значительной фигуре среди военных теоретиков, причем не только своего времени. А также о Георгии Самойловиче Иссерсоне, чьи предвидения и исключительно важные оценки Второй мировой войны, сделанные еще в 1940 году, можно поставить в один ряд с трудами Свечина. Упоминали и других выдающихся отечественных военных теоретиков того времени. Сегодня поговорим о них подробнее. Следует сказать и о совершенно необходимых трудах по военной теории и истории, которые так и не были написаны.
«МОЗГ АРМИИ»
Фундаментальный труд Бориса Михайловича Шапошникова «Мозг армии» увидел свет в 1929–1931 годах (были последовательно изданы три тома этого труда). Борис Михайлович, работая над ним, занимал должность начальника Штаба РККА (предтеча Генерального штаба РККА).
1920–1930-е годы – это время, когда наши крупные военачальники писали свои труды сами. (Это относится не только к Борису Шапошникову, но и к Александру Егорову, Михаилу Тухачевскому, Владимиру Триандафиллову, Иерониму Уборевичу, Роберту Эйдеману и др.). Шапошников был, конечно, очень загружен текущей работой. Поэтому, как мне представляется, ему оказалось проще погрузиться во многие детали, интересные ему самому и еще небольшому числу столь же образованных и знающих бывших генштабистов царской России, нежели работать над их агрегированием.
В этом Борис Михайлович практически признался в своих пояснениях к тому, как рождался «Мозг армии».
Одной из примечательных для меня особенностей этого труда были многочисленные (десятки раз!) ссылки автора на Свечина. Александр Андреевич в это время – главный руководитель военных академий РККА по истории военного искусства и по стратегии. Очевидно, что он в служебной иерархии находился значительно ниже Шапошникова. Но это не помешало Борису Михайловичу вести со Свечиным высокопрофессиональный диалог как с интеллектуально равным автором и единомышленником. В этом отношении данный труд Шапошникова при всех других своих достоинствах – образец интеллигентности, соблюдения научной этики.
Книга Шапошникова – непростой для восприятия плохо подготовленным читателем труд. Он действительно требует соответствующего уровня образования и знаний. Таким уровнем образования и знаний подавляющая часть командиров РККА в 20-е и 30-е годы не обладала, и обилие приведенных фактов и соответствующих рассуждений Шапошникова для многих из них были ничего не значащими.
Вообще говоря, труды подавляющего большинства ведущих русских и советских военных теоретиков, прилагавших огромные усилия для интеллектуального обеспечения РККА и РККФ, были весьма сложны для должного восприятия слушателями советских военных академий, которые часто не имели и полного среднего образования.
Кстати сказать, несмотря на многие поклоны разных отечественных военачальников и военных теоретиков послевоенного периода в адрес «Мозга армии», до сих пор мало кто из них обратился хотя бы к основным положениям этого действительно весьма и весьма неординарного труда. Почти не обращаются к этому труду, к величайшему сожалению, и современные теоретики и историки войн и военного искусства – как военные, так и гражданские. Между тем он крайне поучителен для понимания и реальных механизмов политико-военного и оперативно-стратегического уровня руководства войной, и подготовки к войне. Думаю, стоило бы написать о «Мозге армии» специальное исследование – компактное, соотносимое с современными актуальными проблемами стратегического руководства (управления). А также специальное учебное пособие для слушателей наших военный академий, особенно Военной академии Генерального штаба.
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ И ГРАЖДАНСКАЯ В ВОЕННОЙ НАУКЕ
Крупной проблемой для нашей науки 1920–1930-х годов было то, что так и не появилось сколько-нибудь значимых комплексных трудов по истории Первой мировой войны. Александр Свечин и Андрей Снесарев сетовали, что по истории Первой мировой войны у нас имелись почти исключительно «оперативные очерки». Были отдельные интересные попытки сопоставить опыт Гражданской и Первой мировой войн, но, как представляется, весьма ограниченные. Сетования эти были вполне обоснованны, прежде всего с учетом того, как складывалась война на Западном фронте, особенно в 1917–1918 годах. На этом фронте, в отличие от российско-германского и российско-австрийского фронтов, в этот период наблюдалось массовое использование разнообразных новых средств ведения вооруженной борьбы, позднее в трансформированном виде определивших военно-технический облик Второй мировой войны. Проявили себя и новые тактические формы, которые в определенной мере были, в частности, приспособлены гитлеровским вермахтом к условиям Второй мировой войны.
Приходится констатировать, что и в последующие десятилетия у нас не было и до сих пор нет достаточно объемного комплексного исследования Первой мировой войны. Между тем оно было бы исключительно важно с точки зрения понимания долгосрочных тенденций и закономерностей развития и военного дела, а также понимания политико-военных процессов в международных отношениях. Именно в Первую мировую зародились многие тенденции, которые оказывают влияние на развитие военного дела и в современных условиях (появление танка, штурмовой авиации, тяжелой полевой артиллерии и контрбатарейной борьбы, радиосвязи, криптографии, мощных полевых инженерных оборонительных сооружений, тактики штурмовых групп и др.) Выявление и полномасштабный учет такого рода тенденций имеют большое значение для стратегического планирования, практической деятельности по укреплению обороноспособности нашей страны.
В 20-е и 30-е годы ХХ века, вскоре после завершения Гражданской войны, подавляющее большинство участников Первой мировой войны в офицерских чинах были уволены из РККА в порядке обеспечения «классовой чистоты» командного состава. Многие из бывших офицеров «старой армии» были незаконно репрессированы. Утрата этих кадров среди прочего не могла не сказаться отрицательно на боеспособности Красной армии накануне Великой Отечественной войны. Мы лишились десятков тысяч командиров (при огромном общем дефиците командных кадров в условиях резкого роста численности РККА в преддверии войны), в подавляющем большинстве значительно превосходивших по совокупному боевому опыту и образовательному уровню командиров из числа рабочих и крестьян. Между тем в Гражданской войне боевые офицеры «старой армии», перешедшие на сторону новой власти (или просто мобилизованные ею) внесли огромный вклад в победу красных. Отечественный историк Сергей Волков в своей фундаментальной работе «Трагедия русского офицерства» привел подсчеты, в соответствии с которыми среди тех, чье прошлое известно, бывшие офицеры составляли 92,3% командующих фронтами, 100% начальников штабов фронтов, 91,3% командармов, 97,4% начальников штабов армий, 88,9% начальников дивизий, 97% начальников штабов дивизий. В большинстве своем даже батальонные командиры были бывшими офицерами. Бывшими офицерами были все начальники артиллерии, связи соединений, командиры инженерных и саперных частей (Волков С.В. Трагедия русского офицерства. М.: Центрполиграф, 2001. С. 326–327).
Известно, что Сталин после тяжелой для нашей страны Советско-финляндской войны 1939–1940 годов обоснованно обрушился на приверженность командного состава Красной армии исключительно опыту Гражданской войны и потребовал «расклевать» этот опыт. Но времени для творческого и продуктивного пересмотра этого опыта уже оставалось крайне мало. И вообще надо было не отвергать опыт Гражданской войны полностью, а сопоставить его с опытом Первой мировой войны и с опытом уже развернувшейся Второй мировой.
Усилиями Александра Свечина, Михаила Тухачевского, Николая Какурина, Иоакима Вацетиса, Роберта Эйдемана, Андрея Бубнова, Сергея Каменева и других был выпущен труд «Гражданская война 1918–1921» в трех томах (том I – «Боевая жизнь Красной армии» (1928), том II – «Военное искусство Красной армии» (1928), том III – «Оперативно-стратегический очерк» (1930). Большая часть его авторов позднее была незаконно репрессирована, и этот трехтомник практически исчез из обращения. Мне это уникальное издание из своих букинистических раритетов подарил наш выдающийся писатель, автор многих исторических романов Валентин Саввич Пикуль, о котором я писал в «НГ». В этом трехтомном труде отмечены основные политические аспекты Гражданской войны с ее быстро меняющейся политической обстановкой, оказывавшей огромное воздействие и на военную стратегию, и на оперативные решения. В трехтомнике содержится множество ценных подробностей хода военного противоборства на различных фронтах. В нем представлен адекватный анализ особенностей политики различных государств, осуществивших интервенцию в отношении Советской России, в том числе под воздействием внутриполитических факторов в этих государствах. Учет этих особенностей Лениным и советским руководством играл подчас немаловажную роль в борьбе РСФСР не на жизнь, а на смерть в условиях почти исключительно враждебного окружения. Были приведены многие очень важные свидетельства участников Гражданской войны, а также данные, позднее на многие десятилетия исчезнувшие из научного оборота (и до сих пор не полностью вернувшиеся в этот оборот).
В этом весьма основательном и многоплановом труде уже ничего не говорилось о роли Льва Троцкого (как председателя Реввоенсовета РСФСР и наркома по военным и морским делам в годы Гражданской войны, роль которого в эти годы всемерно пропагандировалась в Советской России). Но нет еще безудержного цитирования и восхваления Сталина. Роль Ленина обозначена довольно скромно. Некоторые видные участники Гражданской войны уже не упоминаются – например, погибший при загадочных обстоятельствах командарм 2-й Конной армии Филипп Кузьмич Миронов.
Констатирую с величайшим сожалением, что до сих пор – через 100 лет после завершения этой исключительно важной для судьбы нашего Отечества войны – у нас так и не появилось ее фундаментального исследования.
ОПЫТ АЛЬТЕРНАТИВНОЙ ИСТОРИИ
В военно-научных исследованиях важен анализ не только того, что реально имело место в истории, но и того, что при определенных обстоятельствах могло бы быть. В наши дни это называют альтернативной историей. Исключительно важные в этом отношении размышления Александр Свечин представил, например, в своей оценке того, что произошло бы, если бы был реализован изначальный план Шлиффена, а не его радикально искаженный вариант, который был разработан преемником Шлиффена на посту начальника генштаба Германской империи Хельмутом Мольтке-младшим. Александр Андреевич писал, что если бы не искажения, допущенные последним в плане стратегического развертывания 1914 года, наличие соответствующих пяти корпусов на правом фланге германской армии осенью того года (что предполагало бы полное выполнение заветов Шлиффена), «без сомнения, изменило бы ход мировой истории». Как писал Свечин, «есть основания предполагать, что мир мог быть заключен французами уже в сентябре 1914 года».
Георгий Иссерсон в не менее ярко выраженной форме (но без выводов политико-военного уровня) представил наброски альтернативного варианта трагического для России сражения в Восточной Пруссии в 1914 году, в котором потерпела поражение 2-я армия генерала Самсонова (Иссерсон Г. Канны мировой войны (гибель армии Самсонова). М.: Госвоениздат, 1926). Иссерсон блестяще показал, как армии Самсонова и Ренненкампфа могли бы избежать такого поражения от армии Гинденбурга и Людендорфа. Это, возможно, сказалось бы на всем ходе Первой мировой войны, на судьбе Российской империи, уменьшив вероятность ее трагического распада в 1917 году и кровавой, тяжелейшей Гражданской войны, последствия которой для нашей страны сказывались и сказываются на протяжении многих десятилетий. Можно заметить, что в современных условиях разработка альтернативной истории, в том числе отечественной военной истории, довольно активно ведется в нашей стране, особенно усилиями такого автора, как Сергей Борисович Переслегин. Она нередко имеет дискуссионный характер, но в целом заслуживает внимания. Весьма обстоятельно тема альтернативной истории представлена в труде одного из крупнейших современных историков войн и военного искусства Алексея Валерьевича Исаева (Исаев А.В. Великая отечественная альтернатива: 1941 в сослагательном наклонении. М.: Яуза-ЭКСМО, 2011).
ОБ ОСВОЕНИИ НАУЧНОГО НАСЛЕДИЯ
Труды, методологические принципы замечательных российских военных ученых советского периода должны быть частью нашего культурного наследия в целом. Они призваны стимулировать свежую, неординарную мысль всех тех соотечественников, кто серьезно занимается проблемами национальной безопасности России, вопросами обеспечения ее обороноспособности. Особенно это касается военных профессионалов, работающих на стратегическом и оперативном уровнях. Не могу не вспомнить с удовлетворением о том, что большой интерес к творчеству отечественных военных историков и теоретиков проявляли видные отечественные военачальники, с которыми мне в той или иной степени доводилось общаться. Это начальники Генерального штаба Вооруженных сил СССР и РФ Маршалы Советского Союза Виктор Георгиевич Куликов и Николай Васильевич Огарков, генералы армии Михаил Петрович Колесников, Анатолий Васильевич Квашнин, Юрий Николаевич Балуевский и др. С Колесниковым мне, например, доводилось спорить о том, кто является более значимой фигурой – Свечин или Снесарев. Я при всем уважении к Снесареву отдавал предпочтение Свечину, Михаил Петрович – Снесареву.
Исключительно важно и то, что наши военные ученые были истинными патриотами своей страны и своего дела, наших Вооруженных сил, демонстрировали научную честность и глубокую достоверность своих изысканий. Полагаю, что вопрос о полном освоении отечественного военно-теоретического наследия 1920–1930-х годов остается весьма актуальным и в наши дни, несмотря на неоднократные предшествующие обращения к этой теме. Использование этого выдающегося наследия должно быть вкладом в обеспечение интересов национальной безопасности России в условиях той масштабной «гибридной войны», которую ведет против нас «коллективный Запад».
https://nvo.ng.ru/realty/2023-10-12/1_1257_books.html
Академик А.А. Кокошин, 6-й секретарь Совета безопасности РФ о деятельности А.А. Свечина в Разведуправлении Наркомата обороны СССР
Материалы Главного разведывательного управления Генерального штаба ВС РФ о работе Свечина в советской стратегической разведке военного ведомства, предоставленные автору, свидетельствуют, что эта работа была весьма плодотворной. В аттестации руководства за период 1933 - 1934 гг. Александр Андреевич характеризовался следующим образом:
«Свечин выполнял ряд работ по специальным заданиям, из которых наиболее актуальны:
1. Очерк истории военного искусства в Японии.
2. Военно-географическое описание Маньчжурии.
3. Военно-географическое описание Кореи.
4. Справочник по вооруженным силам Японии.
5. Ряд справок и докладов по русско-японской войне 1904 –
1905 гг. и японской военной доктрине».
Понимая всю ценность Свечина как аналитика, руководство Разведуправления РККА предприняло большие усилия, чтобы сохранить его в составе своего подразделения наркомата обороны. В докладной записке на имя наркома обороны Маршала Советского Союза К.Е. Ворошилова от 13 мая 1936 г. тогдашний начальник Разведуправления РККА комкор С.П. Урицкий писал: «Состоящего в распоряжении Разведывательного управления комдива Свечина предполагают назначить руководителем в Академию Генерального штаба. Прошу Вас, товарищ Народный комиссар, не санкционировать этого перемещения». Урицкий обосновывал это следующим образом:
«1/ Уже опыт профессорской деятельности Свечина в Военной академии показал, что он, Свечин, мало приспособлен для педагогической работы и что эта деятельность приносит только неприятности, как самому Свечину, так и учреждению. (Здесь С.П. Урицкий явно кривит душой ради того, чтобы не потерять столь ценного сотрудника.)
2/ Комдив Свечин отлично знает западный и дальневосточный театр и является основным работником информации, обеспечивающим представление грамотных материалов.
3/ Кроме того, комдив Свечин располагает и разведывательным опытом; в свое время Свечин выполнял агентурную работу в Восточной Пруссии, обладает опытом, который ценен для Разведывательного управления».
Общее заключение Урицкого было таково: «...перевод комдива Свечина в Академию Генштаба нецелесообразен...»
На данной докладной имеется резолюция наркома обороны: «К сожалению, я не могу согласиться с В. доводами — т. Свечина нужно откомандировать в АГШ. К.В. 19.5.36 г.». Далее на тексте докладной следует указание Урицкого: «т. Никонову».
Кокошин А.А. Выдающийся отечественный военный теоретик и военачальник Александр Андреевич Свечин. О его жизни, идеях, трудах и наследии для настоящего и будущего. - М.: Издательство Московского университета, 2013. С. 100-102.
А.А. Кокошин о выдающемся отечественном военном теоретике А.Е. Снесареве
Андрей Евгеньевич Снесарев был весьма значительной фигурой в вооруженных силах и интеллектуальном мире России. Он, как отмечал начальник Генерального штаба Вооруженных сил РФ генерал армии Ю.Н. Балуевский, занимал «особое место в ряду тех, кто честно служил Отечеству и военной науке и кто сегодня вновь обретает заслуженное признание». Это был высокообразованный офицер Генерального штаба, обладавший широким кругозором и государственным мышлением, талантливый военачальник, участник легендарного Луцкого (Брусиловского) прорыва, кавалер орденов Св. Георгия IV и III степени, первый командующий войсками (военный руководитель) Северо-Кавказского военного округа, начальник Академии Генерального штаба РККА, востоковед с мировым именем, свободно владеющий многими европейскими и восточными языками, первый из советских военачальников, получивший в 1928 г. звание Герой Труда.
А.Е. Снесарев в своей богатейшей военной карьере, как и Свечин, прошел исключительно важную для стратега школу разведывательной работы, причем преимущественно стратегической разведки. Основное высшее образование у Снесарева было сугубо гражданским. После окончания гимназии в Новочеркасске (казачьей столице Всевеликого войска Донского) он учился в Московском университете на физико-математическом факультете. Только получив едва ли не самое основательное в то время высшее гражданское образование и став вольноопределяющимся, Снесарев поступил в Московское пехотное училище, названное позднее Алексеевским.
Затем последовала учеба в Николаевской академии Генерального штаба. После ее окончания он с разведывательными целями направляется в путешествие в Индию, колонию Великобритании — главного геополитического соперника Российской империи в тот исторический период.
После этого ему довелось заниматься исследовательской работой по индологии в Британском музее в Лондоне.
Затем Снесарев служит в Туркестанском военном округе, где на протяжении года командует Памирским отрядом. Службу он успешно сочетает с научной работой в Русском географическом обществе. После перевода в Санкт-Петербург Снесарев начинает работать и в Обществе востоковедения.
В 1907 г. Андрей Евгеньевич публично выступает против установления Россией союзнических отношений с Великобританией, полагая, что она вместе с Францией втянет Россию в ненужную ей большую европейскую войну. Снесарев весьма убедительно доказывает, что России в этих условиях (напомним, что это было практически сразу же после ее поражения в Русско-японской войне 1904-1905 гг.) нужна политико-военная стратегия нейтральной великой державы, а не участника одного из образующихся шаг за шагом европейских военно-политических альянсов, которые вели дело к невиданной по своим масштабам и последствиям войне. К величайшему сожалению, к голосу Снесарева правящие круги Российской империи не прислушались.
Первую мировую войну Снесарев прошел в должностях начальника штаба казачьей и пехотной дивизий, командира полка, дивизии, корпуса, дойдя до звания генерал-лейтенанта. В 1918 г., когда началось наступление немецких и австро-венгерских войск в глубь России, Снесарев откликнулся на предложение советской власти и вступил в Красную армию. В течение недолгого времени он командовал Воронежским, затем Орловским военным округом, а потом получил задание создать новый Северо-Кавказский военный округ (в это время кайзеровские войска почти беспрепятственно продвинулись к Северному Кавказу. Командуя этим округом, Снесарев вступил в острое столкновение со Сталиным и Ворошиловым и был вынужден уйти со своего поста.
Исключительно высоко Снесарев оценивал «Стратегию» А.А. Свечина. Анализируя этот фундаментальный труд, Снесарев справедливо отмечает терминологическую, понятийную свежесть книги: «Всю эту терминологию, царствовавшую все XIX столетие и полтора десятка лет ХХ-го, столь нам обычную и окаменевшую в наших мозгах в качестве императивного фетиша, А.А. Свечин безжалостно сдает в архив и заменяет новым набором понятий. Повторим, им многое набросано в этом случае вчерне...». 3аметим, что вопрос о новом понятийном аппарате исключительно актуален и в XXI в. в связи с новыми формами ведения боевых действий, еще одним качественным рывком в развитии военных и двойных технологий, усложнением систем управления и др.
К числу достижений свечинской «Стратегии» Снесарев относит осуществленное в книге «подразделение стратегии по периодам ее специальных устремлений на стратегию довоенную, или организационную, и на стратегию во время войны, или оперативную». Он добавляет: «Автор не останавливается на таком подразделении, а между тем оно существенно помогло бы его изложению и дало бы последнему более систематический колорит. Мы до сих пор еще довольствуемся в качестве разграничивающей терминологии старыми переводами с немецкого под формой "ведение войны" и "ведение операции", усердно повторенными когда-то вслед за Клаузевицем его последователями... Пора покончить с этими "ведениями", чуждыми нашему языку и совсем в наши дни не отвечающими сути дела».
В силу всего этого, подчеркивает Снесарев, «чем больше будут говорить о книге, спорить — пусть даже ругают автора, тем лучше как для самой книги, так и для ее читателей и нашего военного дела». Завершая свою мысль о значении книги, он пишет: «Такие яркие, как метеор, книги, как "Стратегия" А.А. Свечина, нужно громко и тепло приветствовать, будя тем всеобщее внимание и вызывая всеобщее любопытство». Это замечание остается справедливым и по сей день. Вопросы, поставленные в свечинской «Стратегии», как и в целом ряде других его работ, и сегодня могут быть предметом серьезной полемики, причем с участием должностных лиц высокого ранга — как военных, так и гражданских, занимающихся вопросами обороноспособности и национальной безопасности России.
А.А. Кокошин о необходимости эмпирической базы для военно-научного моделирования и создания СППР
"Для исследования как собственно войн и вооруженных конфликтов, так и для анализа проблем стратегического сдерживания необходимо наличие мощной эмпирической базы – детальных исторических исследований конкретных конфликтных и кризисных ситуаций, войн и вооруженных конфликтов, с анализом как форм и способов прямого и непрямого применения военной силы, так и политических обстоятельств и экономических и военно-технологических факторов. Это сложная, трудоемкая и капиталоемкая задача, которая у нас часто недооценивается. Только на базе больших массивов эмпирических данных можно переходить к математическому моделированию по военно-политической и военно-научной проблематике. Наличие таких достаточно структурированных данных представляется в том числе для создания систем поддержки принятия решений (СППР) с использованием технологий искусственного интеллекта."
